Вспоминая свою тогдашнюю наивность, я краснею, ваша честь. Но в восемнадцать лет все мы эгоисты. Взрослые словно бы не существуют. Вернее, существуют, но как стены дома — старые, крепкие, надежные, они просто
В Космо они появились, а я ничего не заметила. Единственное, на что я обратила внимание, — но не придала значения! — так это на то, что он стал не таким разговорчивым, как когда-то. Ему исполнилось сорок, в волосах появилась седина. Если покопаться в памяти, я,
Теперь все это выглядит почти комичным. Летом 1986 года мне исполнилось восемнадцать, и я, получив диплом бакалавра, собрала манатки, взяла деньги, которые утаила от Франка, и отправилась в Париж, чтобы быть поближе к Космо. А он в тот же самый момент окончательно покинул столицу и купил квартиру в центре среднего города… чтобы быть поближе к Ионе.
ДЕНЬ ДЕВЯТЫЙ
ЭЛЬКЕ
Это уж чересчур, ваша честь… Это было слишком…
Я с самого начала безусловно и безоговорочно принимала Космо целиком. С его манией величия, неприспособленностью к жизни, долгими отлучками, изменами, беспомощностью и даже проявившейся в последнее время злобностью. Да, я принимала все, включая злость, потому что она была частью человека, которого я любила, я любила в нем все и очень этим гордилась.
Но чтобы он влюбился в мужчину… Ну нет. Это было… Боже, ну что тут скажешь…
Посетители в кафе только о том и говорили. О бабнике можно потрепаться, но это быстро надоедает, куда пикантнее посудачить об однополой любви, тем более что обоих любовников с самого их рождения знала вся деревня… И каждый был знаменитостью в своей области… Мое рабочее место за барной стойкой уподобилось ложе бенуара, я слышала все слухи, домыслы, сплетни и комментарии односельчан. Пережить это было нелегко.
Но я так и не узнала, как отнеслась к этой новости Вера. Просто приняла к сведению, что у ее сына роман с сыном Андре? Не уверена. Вера старела, ей было около семидесяти. После того как открылась история с письмами из психушки, она перестала красить волосы хной, одевалась небрежно, закрыла свой магазин и больше не приходила в «Зодиак». Иногда я встречала Веру на площади: она неслась широкими судорожными шагами, седые волосы развевались на ветру, синие глаза смотрели отсутствующим взглядом. Деревенские ребятишки (и не только они!) дразнили ее ведьмой.
Никогда в жизни, ваша честь, я не чувствовала себя такой одинокой: родители умерли, дети выросли, муж ушел, любовник бросил… но главное — я
Такого я не ждала.
Я говорила: у него это пройдет. Но сама себе не верила. Космо был беспредельно честным человеком — в противоположность Дон-Жуану — и не выбрасывал из своей жизни людей, как использованные бумажные салфетки. Когда он любил — он любил.
Время от времени Космо приходил со мной повидаться, звонил по телефону, но нам было трудно разговаривать. Иона, как говорят картежники, изменил расклад, чего не удалось сделать ни одной «хористке»: Космо ничего мне не рассказывал о себе, о них. Эту историю он проживал изнутри.
Здоровье Космо оставалось единственной частью его жизни, над которой я сохраняла
САНДРИНА
Впервые об этом слышу, ваша честь!
Если все обстоит так, как рассказывает Эльке, у Космо наверняка было повышенное внутричерепное давление, а свободная циркуляция спинномозговой жидкости была нарушена из-за увеличения массы мозга, что могло быть вызвано только наличием опухоли.
ЭЛЬКЕ
Все именно так и было. Космо сделали пункцию и провели биопсию. Я была единственным человеком, которому он показал результаты анализов: у него обнаружили опухоль.
САНДРИНА
Но…
ЭЛЬКЕ
Потом Космо обследовали на томографе. По иронии судьбы делали это в Сальпетриер, в той самой больнице, куда в 1932 году поместили его помешавшегося отца… Он сразу показал мне снимки, и мы вместе их изучали. Опухоль находилась в самом центре гипоталамуса и была неоперабельна.
Когда Космо ушел, я долго сидела одна, изучая историю болезни и покрывая поцелуями снимки его мозга. Любимый, любимый мой. Вот что у меня от него осталось. Жива ли его любовь, где, в каком уголке несчастного больного мозга горит ее слабый огонек? И где сам Космо?
ИОНА