Обожание

Это была одна из историй Иветты о маленькой девочке по имени Алиса, которую похитила фея. Попав в королевство фей, Алиса, к величайшему своему изумлению, узнает, что здесь достаточно просто подумать о каком-нибудь цветке — и он тут же перед тобой появляется. Она оказывается то на поле, заросшем яркими маками, то в зарослях нежно пахнущей сирени, лежит на лугу под аронником с пышными белыми цветками, и капельки росы падают ей на веки.

— А мы так можем? — спросил Космо.

— Конечно, — ответила я.

— Как насчет вьюнка?

— Пожалуйста. Вот он, ваш вьюнок.

— А если я захочу увидеть мимозу?

— Да вот же она, вся в желтых бархатистых шариках. Можете получить фрезию, если пожелаете. И фуксию…

— Нет, — сказал Космо. — Только не фуксию. Фуксия, она как орхидеи — хоть и живая, а выглядит ненатурально.

Сожалею, ответила я. Цветы можно вызывать по своему хотению, а вот уничтожить их нельзя. Но я могу спрятать фуксию в зарослях жимолости. Взгляните! Как сладко благоухают ее белые и желтые цветочки!

Космо устроился на ковре у моих ног, чтобы послушать историю Иветты, и вскоре я поняла, что он заснул. Мы находились на одной из антресолей старого амбара, который Космо перестроил по своему вкусу. Когда убрали потолок чердака, обнаружилось уходящее на семь метров в высоту пустое пространство. Между балками оборудовали несколько соединенных между собой антресолей. Одна служила кухней и ванной, другая — спальней, третья (где мы и расслаблялись) — гостиной с креслами, пуфиками и книжными стеллажами… На первом этаже Космо репетировал, когда приезжал домой: пустой зал, дубовый паркет, софиты…

Я смотрела на спящего Космо и думала: какой он молодой, едва ли намного старше моего сына! Он бесшумно дышал приоткрытым ртом, под верхней губой блестела полоска белых зубов. Мое молчание разбудило его: он открыл глаза, взглянул мне в лицо и произнес три слова, которые я не стану повторять здесь, ваша честь, — не хочу, чтобы люди смеялись. Я отказываюсь выставлять на всеобщее осмеяние три удивительных слова, что прошептал мне в ночи Космо, но тогда я их повторила, и мое сердце бешено заколотилось.

Я ушла от него около половины шестого. Не могла же я допустить, чтобы Фиона вошла в воскресенье утром в мою комнату и увидела, что меня нет.

Вот что сказал мне, стоя в дверях, Космо: «Сначала, — сказал он, — я буду смотреть, как твоя машина выезжает со двора, петляет по грунтовой дороге и исчезает из виду. Потом я поднимусь на второй этаж, встану у окна и прослежу каждое твое движение, пока ты не заснешь. Увижу, как ты останавливаешься перед домом, как открываешь ключом дверь, как шаришь в темноте по стене в поисках выключателя. Ты откроешь, одну за другой, двери в комнаты твоих детей и проверишь, крепко ли они спят, и только после этого отправишься к себе, выключишь будильник и разденешься. Да, я буду долго, очень долго наблюдать за этим чудесным действом. Где ты живешь?»

Я объяснила, и оказалось, что Космо знает мой дом, так что ему не составит труда мысленно сопровождать меня.

На прощанье я погладила его по волосам.

РОМАНИСТКА

Нам рассказали о молодости родителей Эльке. Увы — счастье их длилось недолго, хотя на нашу историю сей прискорбный факт никак не повлияет. А вот историю родителей Космо узнать будет куда труднее, поскольку Жозетта, уязвленная самоубийством Андре, запрещает ему давать показания. Вот почему, ваша честь, я обязательно хочу показать вам этот весьма красноречивый документ: на этой фотографии Андре двадцать два года, он только что вернулся на ферму к отцу-арендатору, проведя шесть лет в Париже.

Давайте совершим путешествие в прошлое и вглядимся в лицо Андре: так вот, оказывается, на кого похож знаменитый Космо! Красивой внешность Андре точно не назовешь: нос картошкой, шишковатый подбородок, слегка оттопыренные уши, огромный лоб…

Только глаза — орехового цвета с золотыми крапушками — Космо унаследовал от матери. У Андре, как вы сами видите, глаза были совсем другие — грустные и темные, как у коров, которых он пас в деревне.

А еще в глазах Андре жила боль, и он передал ее по наследству Космо.

КОСМОФИЛ

Боль, да, это то самое слово… Именно боль была главной темой спектаклей Космо — невзирая на смех, который они вызывали у зрителей. Я вспоминаю тот маленький скетч, который он поставил в шестнадцать лет, в разгар Алжирской войны: два мусульманина встречаются на улице родной деревни, и начинается привычный обмен любезностями…

— Дела идут?

— Слава Аллаху, идут потихоньку.

— А как твой отец?

— Мой отец умер, да пребудет его душа со Всевышним.

— А матушка, надеюсь, здорова, мы вчера виделись?

— Матушка тоже умерла, день миновал — и она ушла, такова уж ее судьба.

— А твоя жена?

— Моя супруга умерла.

— Ну а дети?