Обожание

Мостик уже сказал, что в тот день было очень жарко: тонкие солнечные лучи проникали сквозь листву и плясали на воде ослепительными бликами. Я как будто перенеслась в Венсен, вспомнила, как очень давно, осенью, в воскресный день, сверкала вода озера Домениль в Венсенском парке. Мсье Денен привез нас на прогулку, он держал меня за руку, и мы стояли рядышком на мостике и смотрели, как качаются на воде листья — красные, желтые, оранжевые, с ажурными краями. Иветта сфотографировала нас, меня, совсем маленькую, и моего отца — он казался таким высоким и красивым в своем дорогом костюме и фетровой шляпе… Ах, ваша честь, я была влюблена в отца так же, как мама! Я обожала, когда он брал меня на руки и устраивал поудобнее на левом боку, я до сих пор помню, как сжимала тоненькими ножками его тело — я была легкой, как пушинка! — он носил меня так часами, и это было замечательно. В тот день в Венсене он показывал мне цветы, называл каждый по имени, там были заросли азалии и безвременника и целое море настурций, они колыхались под легким ветерком, желтое на зеленом, их тени танцевали, сплетаясь и расплетаясь, в мягком свете октябрьского дня, а воздух был таким нежным и сладким, что хотелось плакать… Почему те далекие воспоминания добавились к сегодняшним ощущениям? Именно это имеет в виду Мостик, говоря о странном воздействии на нас времени: его неумолимую хронологию то и дело нарушают могучие волны, приходящие то из прошлого, то из будущего; жить hic et пипс[10] — таков рай по Будде и ад по «Альцгеймеру», но большинство смертных каждое мгновение испытывает на себе влияние иных времен и других мест… Где сейчас цветы Венсенского парка? А эти блики света на глади Арнона — они здесь, они реальны? Возможно, это всего лишь оптическая иллюзия, но что такое иллюзия? Мы видим то что видим, и в каком-то смысле все иллюзорно, не так ли? Небо на самом деле вовсе не голубое, а солнце не встает и не заходит…

ФРАНК

Космо умер, мама.

Можешь сколько угодно заговаривать нам зубы и напускать туман, это ничего не изменит.

ЭЛЬКЕ

Не перебивай меня, дорогой, позволь договорить. Тебе кажется, что я играю словами, но ведь то, что я сейчас рассказываю, и есть глубинная суть этой истории, слова составляли жизненную силу Космо, так что я продолжу, ваша честь, — обещаю, это займет не больше минуты… В тот день я задала себе вопрос: реальны ли эти отблески? А что бы с ними сталось, если бы ничей взгляд не ловил их или если бы небо затянули облака? Какая нечаянная радость — увидеть, как сверкает вода! Именно так нечто происходит здесь и сейчас: легкая рябь времени — и я, тридцатидевятилетняя Эльке на берегу Арнона — стала еще и четырехлетней девочкой в Венсенском парке. Ну вот, это все, Мостик может продолжать свой рассказ.

МОСТИК

На чем я остановился?

Ах да.

Итак. Франк все еще бросал камешки в реку недалеко от меня — хотел добиться семи отскоков, как Космо, но застрял на шести. Космо отправился к Фионе — она все еще сидела в сторонке. Космо лег на спину рядом с девочкой — она валялась на животе — и принялся рассматривать листочки склонившейся над ними ивы: они трепетали — лицо-изнанка, лицо-изнанка, — хотя ветра почти не было.

Как, по-твоему, спросил он через несколько мгновений, где у этих листьев изнанка, а где лицо? На кого они больше похожи — на королеву, выставляющую напоказ свое злато-серебро, или на скрягу, который прячет его в сундуке?

Фиона не ответила.

— Мне вот что интересно, — не сдавался Космо, — им больше нравится демонстрировать миру свою зеленую сторону и хранить в тайне серебро другой, или…

— По-моему, им плевать, — ответила наконец Фиона.

Они снова помолчали. Потом Фиона передумала.

— Нет, — сказала она. — Спорим, они поворачиваются зеленой стороной к людям, а серебристой — к птицам, просто так, чтобы подразниться, они ведь знают, что люди любят серебро, а птички — зелень.

— Хорошее слово — подразниться.

— Но настоящий секрет — внутри, и он черный.

— Да ну?

— Ага. Внутри все черное.

— Откуда ты знаешь?

— Не твое дело.

— И то правда, — кивнул Космо. — Но ты ведь знаешь — мое дело в том и состоит, чтобы совать свой нос в чужие дела. Обожаю это делать. Люди такие интересные.

— А вот и нет. Я больше люблю быть одна.

— Да ладно, я тебе не верю. Держу пари — ты тоже ужасно любопытная.

— Ни чуточки.

— Конечно, любопытная. Вот скажи, тебе и до игрушек дела нет?

— Это не считается, они — мои. Они — все равно что я.

— Вот как? А почему у каждой зверюшки свой голос?

— Мама придумала для них голоса, когда я была маленькая, а теперь я тоже так умею.

— Можно мне послушать?

Фиона была польщена. Она представила Космо Фуксии — маленькой динозаврихе и бизону Биллу и продемонстрировала, как они разговаривают.

— Эй, — сказал Космо, — а у тебя здорово выходит! Ты тоже когда-нибудь сможешь стать актрисой.

— Ни за что.

— Почему, скажи на милость?

— Потому что я должна стать… спеле… спелеологом.

— Спелеологом? С чего бы это.

Молчание.

— Ты знаешь, чем занимается спелеолог?