Обращение Апостола Муравьёва

— Хм, а мы тёзки по отчеству. Остаётся надеяться, что у нас не общий папа, — хмуро рассмеявшись собственной шутке, проговорил Апостол.

— Ошибаетесь, разлюбезный. Отец у нас у всех один. Но, честное слово, мне не терпится узнать, в чём так провинилась тёща перед анонимным автором.

— Вовсе он не анонимный, его здесь все знают — правильный мужик. Взял на воле рыжья[29] в одной хате. Много взял, а спрятал в деревне у тёщи, Марьи Ивановны. Старуха зятька с радости самогоном накачала, а когда тот заснул сном праведника, — посетитель слегка поморщился, но перебивать не стал, — в ментовскую позвонила.

— Ну, и в чём подлянка? Бабка-то по своим, фраерским понятиям поступила!

— В том, патлатый, что босяка повязали — и на кичман, а из рыжья в тайнике только два худых колечка нарисовалось. Месяцев через пару, как беднягу осудили, тёща с тестем развалюху в деревне за копейки сбыли и дунули в Подмосковье. Там наличманом[30] усадьбу купили, вместе с «Волгой» неезженой в гараже… Вот такая история! Скажи, патлатый, отчего ты со мной по фене ботаешь[31]? Неужто сидел?

— Не приходилось, Бог миловал. Бывают, Марат Игоревич, такие арестанты, что нормального языка не понимают. Простите, если обидел ненароком.

— А кто, интересно, назначил тебя судить, что нормально, а что нет? Может, блатной жаргон — единственный честный язык по всему Совку остался. На остальных врут.

— Я не сужу, Господь простит, и в чём-то вы правы. Но есть ещё один язык — молитва, в ней лгать невозможно.

— Со мной говори обычно, обидеть ты меня, хмырёк[32], не можешь, кишка тонка. Попытаешься — кадык вырву.

Отец Серафим мирно кивнул, затем, не спрашивая позволения, присел на краюшек кровати. Задумчиво подёргал бороду:

— Марат Игоревич…

— Апостол!

— Рановато! Если не возражаете, да вы и сами просили обычным языком, я предпочту по отчеству.

Почему «рановато», Апостол уточнять не стал. Батюшка, несмотря ни на что, ему чем-то нравился. Искренностью, что ли? Не было в нём ни капли рисовки, ни крохи наигранности. Без понтов[33]. Да и пришёл, как человек к человеку. А мог облачиться в рясы, или что они там носят сегодня, крест во всё пузо, и заявиться, как «отец» к «чаду».

— Хочу вас, Марат Игоревич, в православную веру обратить…

Апостол хмыкнул.

— Смеётесь? Вы атеист или коммунист? — совершенно неожиданно спросил священник.

Апостол захохотал. Нет, патлатый ему определённо нравился.

— Атеист, наверное… Хотя, вы правы, — Марат понял скрытый смысл вопроса, — воспитывался-то я при «коммунизме», так что атеизм мой не вследствие выбора. Другого мы не знали. «Бога нет», кажется, так утверждали в городах и весях. На самом деле религия — баловство, сказки.

— Сказки, говорите? А вы их читали?

— В каком смысле?

— В конкретном. Библию читали?

— А что в ней… Этот родил этого, тот родил того…

— Идёт время, его наверняка объявят вторым крещением Руси… Вы не представляете, порой приходится крестить по сто человек в день, причём большинство — взрослые люди. Знаете, Марат Игоревич, в разгар перестройки, когда вместо «нельзя» стало «можно», ко мне из школы для одарённых детей обратились за помощью. Просили в неурочное время, хотя бы раз в неделю, проводить занятия по истории православной веры. Учащиеся постоянно менялись, одни приходили, другие уходили. Я не задавал уроков на дом, посещение было добровольным. Что поразительно: элементарные сведения из истории православной веры, о Евангелии, о связи религии с культурой, дети не знали. Простейшие вещи воспринимались, как откровение. Интересовались, но задаваемые вопросы говорили об однобоком образовании. Грустно… Вы, вижу, человек умный, развитой. Поверьте, это не комплимент ради расположения… Вот и скажите, каков, по-вашему, первый грех человека?

— Адама?

— Разве был кто-то до него? Стало быть, его, Марат Игоревич.

— Да ладно… Известно, какой….

— Чувствую, торопитесь. Вот что: я оставляю вам Библию, а вы пообещаете прочесть внимательно книгу Бытия из Ветхого Завета. Там всего несколько страниц. Завтра, с Божьей помощью, я снова вас навещу и задам вопрос заново. Договорились?

— Это что, игра такая? На интерес?

— Полноте, Марат Игоревич, кому придёт в голову играть с Богом на интерес? Нет, давайте условимся: сумеете ответить на вопрос — порассуждаем ещё, а не пожелаете — не стану более докучать.

— А если не смогу? — Апостолу нравилось происходящее, он любил «вызов» и любил одерживать верх.

— Тогда, пожалуй, не приду. Мне тоже, знаете, тратить время с тугодумами не улыбается.

Апостол в мгновение взвился, и у горла священника, царапая кожу, образовалась заточка[34].