Обращение Апостола Муравьёва

Ночь перед отлётом Марат полагал провести вне дома, оттянувшись на элитной дискотеке, куда билеты добыл благодаря своей известности в райкоме комсомола. Райком, как всегда, поднадул. В первом отделении отмучили культурную программу – «лекцию на тему» и выступление мощного хора «запорожских казаков». Полный чернявый солист в шароварах и вышиванке со шнурочками неприлично картавил.

Чтобы народ не разбежался, сопровождаемый откровением «Дивлюсь я на небо, тай думку гадаю…», разрешили по сто грамм «Сълнчев бряг». И баста. Первую и, то бишь, последнюю дозу с наслаждением натурализовали. Аппетит разгорелся на ещё, но не дали. Тем не менее лица просветлели.

На танцевальный майданчик маршировали в праздничном настроении. Возвращались растрёпанные, запыхавшись, кто с кем и как. Апостол в мужском туалете совокуплялся с известной заводской недотрогой, Колун охранял вход от желающей облегчиться молодёжи. Следующей ночью в тесной «однушке», в одиночестве, обрамлённом золотым колечком, плакала в подушку Галима, покинутая Апостолом на год.

Золото, золото, золото! У него не просто жёлтый цвет, а собственная необузданная желтизна. Золотистость золота ни с чем не сравнима. Положишь рядом медь – окажется тёмной, бронзе не хватит запала, латунь неправдиво ярка. Окислению поддаётся любой металл, лишь золото ему неподвластно. Самородки встречаются в породе в виде крупиц металла, от чуть заметных пылинок до пузанов весом в десятки килограмм. На деле найти «видимое золото» – редчайшее счастье. Случается, старатель за годы на месторождении ни разу не увидит золотника. Нужен фарт, и животная, сродни инстинкту, чуйка. Крупных самородков в природе сосчитать нетрудно. Они такая диковина, что каждый получает своё имя. Основная добыча, разумеется, не в самородках. Два типа месторождений знает разработка – рудные и рассыпные. Первые сложились при формировании земной коры, и обычно теряются в горных районах. Вторые приблизились к поверхности благодаря ветрам, воде, и прочим силам, терзающим золотоносный рудняк. Такие чаще становятся находкой вдоль существующих или исчезнувших рек. Россыпи залегают неглубоко, порой снаружи. Рассыпное золото достаётся наружной выемкой породы на приисках. Добыча в руднике – шахтное золото.

В связанные с предстоящим делом премудрости Колун посвятил Апостола в салоне самолёта. Вылетать в Иркутск пришлось из Одессы – у Марата всплыло несколько неотложных дел, связанных с оформлением документов.

Бригадир без бригады, дядя Колуна Мамонтов Виктор Павлович, не потрудился встретить племянника в аэропорту. Приятелям пришлось добираться до места несколько дней, поэтому в пути Апостол много узнал о золоте и способах его добычи. Мамонтов, здоровенный бородатый мужичище из касты мутировавших на сибирском воздухе геологов, свойски охлопал племяшу плечи, затем, натешившись, обратил взор на Марата. Повеяло холодом. Таким людям тесно в городах. Лишь на диком просторе находят себе место. В городе либо подминают под себя остальных хищников, либо поедают себя изнутри.

Дом, под стать хозяину, из сибирского кедра, честный, долговечный и чистый. Триста квадратов под господский комфорт: просторная гостиная, четыре спальни, каждая с три Киевских квартирки Марата, и удобная частота подсобок. За домом гараж, площадью на несколько моторов. Если прикинуть, в доме легко расположится бригада человек на десять, все с личным транспортом. Вокруг участок, сотки на две, обнесённый умеренно густым частоколом.

– Водку потребляешь? – засипел басом Мамонтов.

– Выпью, если нальёте, – согласился Марат.

– На приисках, дорогуша, не выкают. Это у вас там, в городских катакомбах, набрались: «Битте шон», «Данке шон», «Ауфвидерзеен». Здесь не по слову о человеке судят, а по мозолям.

– Дядь Вить, мужика вовсе застращал, – вступился за Марата Николай.

– По нему не видать, что сильно испугался, – Мамонтов одобрительно причмокнул, – хмурый парень. Получится из него толк, я таких за версту чую. Мало их, и запах особенный.

Бригадир разлил водку по «гранёным» правильной вместимости.

– Ну, за преемственность старателей и фарт!

Выпили сообща.

– К слову, я, пацаны, потомок Саввы Мамонтова, – разнежился Виктор Павлович, прохрустев малосольным огурцом.

– Впрямь? – удивился Колун. – Батька мне ничего не рассказывал. Стал-быть, и я потомок?

– Сперва посмотрим, как ты кайлить сподобишься, тогда решим, потомок ты, или с боку припёка. Фамилию носить мало, надо дух предка усвоить. Нашему духу, юноша, не во всяком теле привольно. Гнильцо десятой дорогой обойдёт.

Апостол не удержался от смешливой улыбки, не укрывшейся от зоркого глаза старателя, зрячего крота, способного разглядеть в пасмурный день мутный проблеск золота в скальной породе.

– Скалишься, малый – забавно?

– Не то, Палыч, раз уж зашёл разговор о генеалогии, – Марат украдкой глянул на старателя, знает ли умное словцо. Мамонтов знал. – Раз уж зашёл такой разговор, то позвольте признать за собой дворянство. Перед вами Марат Игоревич Муравьёв-Апостол, потомок декабриста, повешенного на кронверке Петропавловского равелина.