Читаем Обращение Апостола Муравьёва полностью

– Примеси, добавляемые в сплав. Серебро, никель, медь.

– Наверняка на глаз, – всерьёз заметил калека, и все, включая Мамонтова, захохотали.

Старатель, отсмеявшись, посчитал нужным уточнить:

– Примеси дают в сплав для прочности.

– А для чего золоту прочность? – задал новый вопрос Лютый, но предупреждая ответ, поднял руку.

Наступила тишина.

– Ты скажешь, – указал вор на Марата.

– Легко, – согласился тот.

Как ни странно, но смотрящий не разозлился, хотя все, кроме Апостола, знали, за что вор получил погоняло. Вовсе не из-за фамилии Лютиков, доставшейся законнику от отца. Жизненный принцип Лютого выражался просто: «Здесь и сейчас». Если желаемое сторонилось «здесь и сейчас», вор впадал в сильнейшую ярость, казалось, даже лагерные псы, чувствуя её силу, прятались по будкам.

– Ходи к столу, – пригласил Лютый, словно только-то обнаружил, что парень отделён, – давно «стараешься»?

– Третий месяц.

– Уже срок. Золото уважаешь?

Марат посмотрел в примороженные глаза Лютого, понимая, что вопрос не пустой, и ответ, вполне возможно, повлияет на судьбу бригады. Поэтому ответил честно:

– Нет.

Лютый взвился, как ужаленный:

– Тогда зачем ты здесь? Капусту можно рубить, не изнывая над кайлом.

Мамонтов, скрывая неловкость момента, громко раскашлялся, но, получив широкой ладонью водителя по спине, успокоился и, опрокинув для храбрости рюмку «Золотого руна», сказал не в русло:

– Взрывчатка нужна, Лютый.

– Уже? Нашёл!? – мгновенно отреагировал, забыв о прочем, вор.

– Похоже, так.

– Новичок сможет? Взрывник твой свалил ещё в прошлом году, – выказывая осведомлённость во владениях, заметил Лютый.

– Свято место пусто не бывает. Племяш из Киева дружбана привёз, – указал на Марата бригадир.

– Армейский спецназ? Сапёр?

– Не спецназ, но хозрота, стройбат, – вмешался в разговор Марат.

– Во взрывном деле опыт главное.

– Справлюсь.

– Ладно, бригадир, – повернулся к Мамонтову Лютый, – вдруг лягавые нагрянут, думаю, будет излишним подсказать им, откуда дровишки…

Виктор Петрович приложил руку к груди против сердца. Лютый добавил:

– Смотри, аккуратно. В горах не только птички летают. Твои деньги или товар?

– Монета – нынче дефицит… Сам знаешь, поиздержался, нищенствую. Рыжья добуду и расплачусь с довесом.

– Значит, в долг?

– Стало быть… В долг…

– Под десять процентов.

– Побойся Бога, Лютый…

– Кого?! Ты что, мужик, верзешь? В жизни не боялся! Сейчас стану?

– Прости, не так сказал. Дороговато для нас… Но я согласен…

– Добро, когда подымать надумаешь, дай знать моему сподручному, Шлёп-ноге. Он пришлёт весового с инструментом.

У машины Марат принял от Лютого ящик с брикетами, аммонит и бикфордов шнур. Когда Лютый отбыл, Марат спросил:

– Палыч, а они всегда на взрывчатке путешествуют?

– Леший их знает, кто на чём. Может, зелёный дым как раз и значил: «Гони товар, фраерам прикурить скалу нужно». Только беда! Десять процентов, ёшкин кот!

– А птички, о которых предупреждал Лютый?

– Вертушки… Вертолёты с рудника. Целый день порхают, вольных стрелков вычисляют.

Ко всеобщему удивлению, Шлёп-нога прислал бабу. Ладную сибирячку, от вида её у мужика уд вставал над забором, мешая работе. Хотелось завалить её на отработанную породу, задрать подол и взъярить, чтобы попросила пощады. Пустое, эта не запросит. Крошечную бригаду Мамонтова проглотит, отряхнётся и отправится по своим женским надобностям.

Трактором отворили четвертину скалы. Апостол долго ходил, примеривался. Решился. Заложил взрывчатку, отмотал с пятьдесят метров шнура. Глянул на Мамонтова. Тот отрицательно покачал головой, кивком указав на небо. Пасли старателей на совесть. Если погода хорошая, а сегодня она выдалась на редкость, вертолёты летали весь день без передыху.

Ждать пришлось долго. Наконец Виктор Петрович дал отмашку. Рвануло на совесть. Подельники, с трудом скрывая нетерпение, дождались, пока осядет пыль. Бросились наверх, обгоняя друг друга. Развороченный бок скалы исходил кровью, она успела свернуться и поблёскивала из оборванных вен крупинками золота.

Работали неделю, максимально используя световую долю суток. Никто не жаловался. Трудились на износ, бригадир наравне со всеми. Колун, решивший, что наконец-то поймал за хвост синюю птицу, от счастья светился в темноте. Последние дни, закрепив на скале фонари, работали по ночам. Отдых полчаса на ужин, затем, поплевав на ладони, в кровавое мясо из разорванных мозолей, с удвоенной силой вгрызались в породу.

На восьмой день, вечером, в доме старателя Мамонтова состоялся серьёзный разговор. Молодые подельники успели насладиться кайлением невмоготу. Пришло время посвятить их в тонкости старательного бизнеса.

Перейти на страницу:

Все книги серии Аэлита - сетевая литература

Похожие книги

Николай II
Николай II

«Я начал читать… Это был шок: вся чудовищная ночь 17 июля, расстрел, двухдневная возня с трупами были обстоятельно и бесстрастно изложены… Апокалипсис, записанный очевидцем! Документ не был подписан, но одна из машинописных копий была выправлена от руки. И в конце документа (также от руки) был приписан страшный адрес – место могилы, где после расстрела были тайно захоронены трупы Царской Семьи…»Уникальное художественно-историческое исследование жизни последнего русского царя основано на редких, ранее не публиковавшихся архивных документах. В книгу вошли отрывки из дневников Николая и членов его семьи, переписка царя и царицы, доклады министров и военачальников, дипломатическая почта и донесения разведки. Последние месяцы жизни царской семьи и обстоятельства ее гибели расписаны по дням, а ночь убийства – почти поминутно. Досконально прослежены судьбы участников трагедии: родственников царя, его свиты, тех, кто отдал приказ об убийстве, и непосредственных исполнителей.

А Ф Кони , Марк Ферро , Сергей Львович Фирсов , Эдвард Радзинский , Эдвард Станиславович Радзинский , Элизабет Хереш

Биографии и Мемуары / Публицистика / История / Проза / Историческая проза
Дети мои
Дети мои

"Дети мои" – новый роман Гузель Яхиной, самой яркой дебютантки в истории российской литературы новейшего времени, лауреата премий "Большая книга" и "Ясная Поляна" за бестселлер "Зулейха открывает глаза".Поволжье, 1920–1930-е годы. Якоб Бах – российский немец, учитель в колонии Гнаденталь. Он давно отвернулся от мира, растит единственную дочь Анче на уединенном хуторе и пишет волшебные сказки, которые чудесным и трагическим образом воплощаются в реальность."В первом романе, стремительно прославившемся и через год после дебюта жившем уже в тридцати переводах и на верху мировых литературных премий, Гузель Яхина швырнула нас в Сибирь и при этом показала татарщину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. А теперь она погружает читателя в холодную волжскую воду, в волглый мох и торф, в зыбь и слизь, в Этель−Булгу−Су, и ее «мысль народная», как Волга, глубока, и она прощупывает неметчину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. В сюжете вообще-то на первом плане любовь, смерть, и история, и политика, и война, и творчество…" Елена Костюкович

Гузель Шамилевна Яхина

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Проза прочее