Обращение Апостола Муравьёва

Открытое заседание Подольского районного суда не вызвало оживления у доброжелателей или недругов правосудия в Киеве. Что вначале, что ко времени приговора кресла заняты были кое-где. Зал почти пустовал, набралось едва ли на четверть. Несколько любопытных бездельников, любителей посмаковать всплеск эмоций. Пара студентов юридического факультета. Суетливый и трусоватый на взгляд мужчина. Восточного типа женщина с раскосыми глазами – по обеим сторонам дочки, две её копии. Ещё женщина, с крестиком, суровая, как бездетная монашка. Два старика, две противоположности: один хмурый и худосочный, другой – седой и бровастый гигант. Поодаль немолодой прапорщик. Будто для симметрии, железнодорожник в форме.

Вальяжный господин, крепко похожий на последнего генерального секретаря и рядом с ним инвалид в коляске. Два семитской наружности мужчины, давно распрощавшиеся с молодостью. Автономно расположился адвокат, знаменитый тем, что после успешного дела, а не успешных он не вёл, обзаводился роскошной машиной или ещё более роскошной недвижимостью. Нынешний процесс представлялся, а, по сути и был, беспроигрышным. За смягчение приговора знаменитость запросила огромные деньги.

Судебную троицу возглавляла крашеная брюнетка в притязательном фильдеперсовом костюме, сама облачённая в строгость Фемида. Поднялась, раскрыла папку и принялась зачитывать приговор. Со всеми нюансами и подробностями. Солдату было не интересно. Предвкушая перерыв, он бесполезно поглядывал в зал и чувствовал себя неуютно. Отсутствовать с открытыми глазами – это нужно уметь. Солдат умел. Виделось реальное, но преломлённое. Присутствующие смотрели на подсудимого пристально, дожидаясь ответного взгляда. И находили. Тогда солдату казалось, что связующие их нити, соприкасаясь, искрили. Что возникающие из искр фантомы душевно заговаривали с арестантом, пытаясь отвести от него боль. Но он, настигнутый ими гордец, отвергал помощь.

Суд, как водится, завершался приговором, и всё, что могло произойти, свершилось. Фантом сникшей женщины с крестиком уходил, опираясь на костылик. За ним, прихрамывая, плелась тень. Подсудимый не шелохнулся. Незримая нить, натянувшись до предела, лопнула, огласив пространство печальной «бемолью».

У выхода тень остановилась, удерживая фантом. Арестант удостоил их последним взглядом, словно отпустил навсегда. И они ушли, и с ними, поколебавшись, покинуло зал сострадание, двойник вселенской любви.

Чужой пример заразителен: вслед за женщиной поднялся призрак рыхлого трусоватого мужчины. За ним, пугливо стелясь, поползла его тень. Подсудимый, полыхнув васильковым взглядом, отпустил и этого. Ещё одна нить, достигнув предела прочности, лопнула. Солдатику в борьбе с дремотой привиделось, как чьи-то грубые пальцы оторвали от ромашки эмоций лепесток добродетели.

Судья перелистнула страницу. Фантом несуразного прапорщика двинулся к выходу, покидая суд. Форма на нём сидела, как скафандр на тюлене. Тень, торопясь за хозяином, оказалась без формы, чуждая, голая и неотступная. Холодный зрачок, скрывшись за ресницами, отсёк связующую нить. Зал, или весь мир, покинуло бескорыстие.

Правосудие в фильдеперсе упивалось своей значимостью. Но фантом, коротыш с пламенным взором, едва ли не карлик в форме железнодорожника, оказался ненужным и упустил свою нить, так и не удостоившись взгляда. Она лопнула сама по себе, едва не разрушив никчёмную тень. Пантеон эмоций лишился ещё одной, неповторимой – вдохновения.

Судья пригубила из стакана мутной воды, казённые слова порой сушат горло. В нежданном затишье замаячил, не выказав нетерпения, призрак худого старика. Самоуверенная долговязая тень оставалась недвижимой, зная, что без неё хозяин не тронется с места. Старик умел добиваться своего, взгляды пересеклись, и лязгом разорвавшегося троса прозвучал хлопок лопнувшей нити. Оказавшись ниже собственной тени, фантом исчез из зала. Врассыпную и наперегонки помчались прочь угрызения совести.

Фильдеперсовая судья не успела поставить стакан на стол, как вслед за худым стариком возникла его противоположность. Фантом, снежный великан, обросший густым войлоком, поднялся, грузно опираясь на плечи теней. Из-под бровей, сросшихся некогда в единую бровь, к подсудимому тянулся спасительный канат. Он оказался хлипким, как паутина, поймавшая камень. Великан удалился в окружении дрожащих теней, опасавшихся быть поближе. Сопричастность оказалась выдернутой из спайки эмоций.

Когда с места поднялся призрак, неприлично похожий на последнего генерального секретаря – лысый, вальяжный и неумолимый, судья запнулась. С ней что-то случилось. Поймав её затравленный взгляд, фантом плотоядно усмехнулся и подмигнул одновременно обоим: ей и подсудимому. Фемида густо покраснела, словно пионерка, застав одноклассника за самоудовлетворением. Господин озабоченно направился к выходу, за ним тенью последовала коляска, увозя инвалида. Надменное эго, чванливо поведя плечами, последовало за диковинной парочкой.