Обращение в слух (журнальный вариант)

Федя почти не спал прошлой ночью (вообще, получалось, что за последние полтора суток он спал два часа), довольно давно не ел — и теперь пребывал в блаженном изнеможении… Тек огонь — и он тоже тек вместе с огнем; поднимались, витали искры — и мысли так же витали: «Все это — про нас… Почему хочется бесконечно смотреть на огонь? Потому что — про нас… мы сгораем… и исчезаем в огне… мы питаем огонь… Мы сгораем, а он остается… один и тот же… Мы разные, а он — тот же… во мне… но и в ней… тот же самый… как долго… Мы думали, мы для себя — а на самом деле мы для него… Вот и дерево — для огня… Весь смысл дерева — только в огне… оно в нем проявляется, осуществляется… даже строение дерева — проявляется… только надо внимательно… Что-то было еще… надо вспомнить… Как удивительны огненные языки: ни одного повторяющегося момента… красиво… Да! важно: красиво… да… очень красиво… Красиво — наверное, чтобы мы повнимательнее смотрели… а мы не смотрим… Но что-то было еще, такое простое… простое-простое… Только надо внимательно… что-то еще…»

Верхняя плаха сломилась, и облако искр полетело в трубу. Головешки стреляли и хлопали, несколько щепок упали вниз, сквозь решетку колосника, и теперь вся решетка снизу была облита огнем.

Камин зазвучал новым тоном, как будто наверху летел самолет.

Угли переливались, словно над ними шли облака; колыхались актинии, точь-в-точь подводный мир…

И в душе у Феди что-то текло, что-то расплывчатое, горячее; что-то растапливалось: растапливался ледяной стержень, намерзший и смерзшийся от одиночества — постепенно растапливался, было больно, но больно-приятно, как после мороза отогреваться в тепле… и в то же время покой, как будто впервые за много лет — дома… Огонь позванивал, перезванивал, как ручеек… лился, тек… «Удивительно, — текли мысли, — как раньше не замечал, что огонь и вода так похожи… текут… жизнь течет… утекает… и время течет… и огонь… Вот: ведь можно смотреть на огонь и на воду — а это одно и то же, оказывается… про нас… Как истории — тоже текут — утекают… горят и сгорают — и надо внимательно… Что-то, да: ведь еще какая-то мысль… что-то простое… про нас… про меня… чтобы не пропустить… это важно, да, важно: это самое важное!.. Это важно, а все остальное — лишь узконосые полуботинки, алоэвый гель, полугель…»

Федору почему-то ужасно понравилась мысль про «алоэвый полугель». «Это важно, а остальное — всего лишь полуботинки и полугель». Он подумал, что эту мысль нипочем нельзя упустить, а нужно немедленно зафиксировать. Он напрягся и произнес:

«Узколоевый полугель».

«Что?» — переспросил кто-то.

«Гель, — убежденно повторил Федя. — Полубоевый… гель».

«Да ты спи-и-ишь!» — засмеялся кто-то.

Федя посмотрел — и увидел рядом с собой, близко-близко, лицо с черными при неустойчивом свете огня глазами. Еще не очнувшись, еще не вернувшись в себя, он вдруг ясно — до страшного ясно — почувствовал, что каким-то неведомым образом вся его жизнь — и сам он, весь он — принадлежит этому человеку, зависит от него — от нее — и даже больше того: не только «принадлежит», а каким-то непостижимым образом является с этим другим человеком — единым целым. Они были разделены, между ними было физическое расстояние — и в то же время они были единым целым. Он видел, что этот другой человек рядом с ним — эта почти совершенно ему не известная девушка с черными в тенях глазами — в сущности, он сам и есть. Вокруг двигались тени. Он понял, что происходит, о чем он мечтал, не смел даже мечтать. Все осуществлялось сейчас. Горел огонь, двигались тени. Он много-много раз, много-много раз думал и говорил о «любви», но не знал, что любовь — это так прямо и страшно.

49. Рассказ о Степном гнезде

Когда я замуж вышла в двадцать пять лет, у нас с мужем восемь лет не было детей.

У меня всё в порядке, у мужа в порядке — а детей нету и всё.

И вот одна женщина мне предложила, что надо сменить обстановку. И как-то она убедила меня, и мы поехали с мужем на Дон. У нас была большая спортивная база при фабрике. Мы взяли палатку, спальники, и на машине… — муж тогда работал в сельхозуправлении, а там молодым специалистам была льготная очередь, ему дали «москвич», — мы поехали с ним на Дон, в районный поселок Иловля. Прямо около Дона палатку поставили, был бархатный сезон: помидоры, арбузы, дыни… Вы не поверите: три рубля — целое ведро помидоров! Побыли там, наверно, дней десять…

И представляете, с той поездки он у меня и родился! Вы представляете?

Врач мне говорит — акушерка: «Вы кого ждали, девочку или мальчика?» А я же вижу, этот свисток-то у него торчит… я уж ей ничего не говорю, стесняюсь: «Да мне все равно, мальчик или девочка…» — а сама в душе ликую: сынок родился! Казак донской!..

Вы обещали рассказать, как сына в армию провожали.

Да?.. (вздыхает) Нет, я могу рассказать.

Он закончил школу неплохо. Неплохо. И мне хотелось как матери, чтобы он поступил в институт. Он занимался, старался, поступил в Тамбовский государственный университет. Я за него радовалась.