Читаем Обращение в слух полностью

Можно любить человека. Русского человека, вай нот[31]. Русскую женщину. Или мужчину. Русскую музыку можно любить. Кто-то может, наверно, любить какой-нибудь русский пейзаж, не окончательно испохабленный: пашню там, лужу… не знаю, взгорок-пригорок… ну, может, нравится, мало ли…

Но любить целый народ?.. наро-од?

Белявский двумя руками как будто огладил в воздухе что-то круглое, размером с баскетбольный мяч.

— Вот, к примеру: «Чем беднее и ниже человек наш русский…» — (Дмитрий Всеволодович произнёс театрально: «русскый»), — «тем и более в нём сей благолепной правды заметно…»

Или вот: «Для смиренной души русского простолюдина нет сильнее потребности как обрести святыню…»

О ком это? Кто этот «благолепный простолюдин»? Это мелкий чиновник, какой-нибудь Мармеладов? Нет, Мармеладов ни разу не благолепный. А может, военный в отставке, какой-нибудь штабс-капитан Снегирёв? Студент, Раскольников? Кто-то из Карамазовых? Семинарист, журналист?

Нет, конечно. «Простолюдин» — это крестьянин и землепашец, мужик. Мущикь. Про чиновника и журналиста так не напишешь: «смиренный», бла-бла-«благолепный»… Даже для Достоевского было бы слишком смешно. Тут, конечно, крестьянин в лаптях.

Но поскольку Фёдор-Михалыч — писатель, а не философ, значит, его инструментом должны не теории быть, не абстрактные формулы, а конкретные образы, лица. Давайте найдём в его творчестве образ смиренного и благолепного простолюдина. Где этот благолепный простолюдин?..

Его нет.

У Достоевского нет ни единого мало-мальски заметного персонажа-простолюдина.

Вот весьма показательный эпизод. Сон Мити Карамазова. Зачитываю.

«Приснился ему странный сон. Вот он будто бы едет в степи на телеге. Холодно, ноябрь, и снег валит крупными мокрыми хлопьями… И вот селение, виднеются избы чёрные-пречёрные… А при въезде выстроились на дороге бабы, много баб, целый ряд, все худые… какие-то коричневые у них лица. Вот одна с краю, высокого роста, а на руках у неё плачет дитя…

— Что они плачут? — спрашивает, лихо пролетая мимо них, Митя…

— А бедные, погорелые…»

Обратите внимание: «Лихо пролетая мимо». Хотя едет он — на телеге. Ладно на тройке бы «пролетал»: а телега-то — транспорт вполне тихоходный… Конечно, во сне и по воздуху можно лететь на телеге — а всё-таки ощущение, как будто он не на телеге, а на каком-нибудь скоростном поезде, ТэЖэВэ[32]

Можно выхватить лицо, фразу, но невозможно остановиться и рассмотреть, как он рассматривает своих нормальных героев… А чего он летит-то, Фёдор-Михалыч? Зачем пролетает смиренного простолюдина?

Может, он просто в глаза не видал живого народа? — как множество русских писателей, и вообще так называемых интеллигентов? Поэтому и «летит»?

Никак нет. Четыре года в остроге, потом год в казарме… Всё видел. Всё знает. И даже, говорит, любит. Но живописать — не желает. Что-то тут не коннектится[33], вам не кажется? Почему не желает приглядываться, если «любит»?

А может, вопрос в том, как любит? Для разных людей это разное — «любит»… Что это такое для Фёдор-Михалыча, «любит»? «Любить»?

Вот вам маленький — дилетантский, без всяких претензий — анализ: как, кто и кого у Достоевского «любит»?

Чтобы не закопаться, берём две главные книги… Самые знаковые: «Карамазовых» и «Преступление и наказание».

Да, кстати, пока не забыл! Поглядите. Два главных писателя: Достоевский — Толстой.

У каждого — две главных книги: «Война и мир» — «Анна Каренина». «Преступление и наказание» — «Карамазовы». Раз — и два.

Название каждой книги — бинарное. Две книги с абстрактным названием: «Война — и мир». «Преступление — и наказание».

И две книги — по именам персонажей: «Анна Кар-ренина», «Братья Кар-рамазовы». А?

— Однако, — не без уважения сказал Федя, — как вы глубоко погрузились…

— Пользуйтесь.

Возвращаемся к теме. Любовь Достоевского. Или лучше: любовь у Достоевского. Берём две главные книги, гуглим. Что нам выдаёт поиск на «любит», «люблю», «любил»?

«Любите вы уличное пение?..»

«Я люблю, когда врут…»

«Я люблю реализм…»

«Пить вино и развратничать он не любит…»

«Он любил эту церковь, старинные в ней образа…»

Куча мусора, ничего не понятно.

Попробуем тогда пойти по косвенным признакам. Что обычно бывает связано с любовью? Эротика. Есть эротика у Достоевского? Есть ли у него, например, поцелуй?

Я не поленился, проверил все поцелуи. В двух главных романах.

Перейти на страницу:

Все книги серии Улица Чехова

Воскрешение Лазаря
Воскрешение Лазаря

«Воскрешение Лазаря» Владимира Шарова – до предела насыщенный, лишенный композиционных пустот роман, сквозь увлекательный сюжет которого лукаво проглядывает оригинальный историософский трактат, удивляющий плотностью и качеством мысли. Автор берется за невозможное – оправдать через Бога и христианство красный террор. Или наоборот: красным террором оправдать Бога. Текст построен на столкновении парадоксов: толстовцы, юродивые, федоровцы, чекисты, сектанты, антропософы – все персонажи романа возводят свою собственную утопию, условие построения которой – воскрешение мертвых, всего рода человеческого, вплоть до прародителя Адама… Специально для настоящего издания автор переработал и дополнил текст романа.На сегодняшний день Владимир Шаров – чемпион по литературным провокациям, а его книги – одно из любимых чтений русских интеллектуалов.

Владимир Александрович Шаров

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Современная проза
Поцелуй Арлекина
Поцелуй Арлекина

«Поцелуй Арлекина» – полный таинственных странностей роман, составленный из четырех циклов рассказов. От имени своего «старого доброго приятеля» Валерьяна Сомова автор описывает жизнь героя, с которым то и дело происходят невероятные события. Все начинается в Петербурге, странном пространстве, известном своей невероятной метафизикой, потом герой оказывается в тихой малороссийской деревне, современной Диканьке, по-прежнему зачарованной чертовщиной, после чего он перебирается в Москву – «шевелящийся город»… Но главное в этих историях – атмосфера, интонация, фактура речи. Главное – сам голос рассказчика, звучащий как драгоценный музыкальный инструмент, который, увы, теперь редко услышишь.Специально для настоящего издания автор переработал и дополнил текст романа.

Олег Георгиевич Постнов

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Современная проза

Похожие книги

Антон Райзер
Антон Райзер

Карл Филипп Мориц (1756–1793) – один из ключевых авторов немецкого Просвещения, зачинатель психологии как точной науки. «Он словно младший брат мой,» – с любовью писал о нем Гёте, взгляды которого на природу творчества подверглись существенному влиянию со стороны его младшего современника. «Антон Райзер» (закончен в 1790 году) – первый психологический роман в европейской литературе, несомненно, принадлежит к ее золотому фонду. Вымышленный герой повествования по сути – лишь маска автора, с редкой проницательностью описавшего экзистенциальные муки собственного взросления и поиски своего места во враждебном и равнодушном мире.Изданием этой книги восполняется досадный пробел, существовавший в представлении русского читателя о классической немецкой литературе XVIII века.

Карл Филипп Мориц

Проза / Классическая проза / Классическая проза XVII-XVIII веков / Европейская старинная литература / Древние книги