Читаем Обращение в слух полностью

Чего?.. с пятками?.. Ой, да какая разница-то ему! Ещё спасибо скажет, что тапочки положили домашние! Здесь продаются такие вот одноразовые дешёвые, прямо в морге. Спасибо пусть скажет, что тапочки ещё положут, а не голого в целлофановом пакете, вот чего!

Всё равно это или в братскую могилу пойдёт… Ну да, да: всех вот этих бомжей, они… безымянные могилы называется. А конечно, конечно! Так прям бросили в целлофановом пакете, крест поставили — закопали и всё… Куда кремировать-то ещё? Кремировать — это, знаешь, тоже деньги хорошие…


Да?…смотри… ну смотри… ну как хочешь…


Гробы дешёвые есть. Что-то даже в пределах двух тыщ можно найти договориться. Я позвоню попрошу, чтоб дешёвый сделали… здесь, в лесу…

Да! Да! Да. Деревянный гроб просто, там без обивки, без ничего… Или здесь с девочками, или на Власихе договоримся, сделают подешевле, собьют: ты им только скажи рост, размер там… Если сжигать тем более всё равно… И он чё вам? денег, что ль, состояние что ли оставил, мль?.. Ну?!

Ага…


Давай, Тонечка… Да, давай, хорошо… Я сама вопросы решу по поводу морга…

Да, а завтра мы с Коноваловым поговорим. Всё, давай…

Всё, до завтра, ага.

XVII. Тьма и Мокошь

— В чём у мучиков основная ошибка — вы думаете словами, вы говорите словами, вы циклитесь на словах…

— Вы можете предложить варианты? — пошутил Федя.

— А жечки слышат между словами.

Мучики упираются взглядом в объекты. Жечки — видят пространство между объектами. Жечки чувствуют пустоту.

Кто летал ночью на самолёте — но не на запад, а на восток? На север? Куда-нибудь над тайгой, над лесами? Зимой? — Анна подняла глаза к потолку: — Еле-еле тусклые огоньки… пустота… Темнота… Темно десять минут… двадцать… сорок…

Вспомните, как она говорила: им электричество дали в пятидесятых годах. А до этого? тысячу лет в темноте…

Коротенький перерывчик — июнь-июль, там и ночи-то нету, так, сумерки — «солнышко на Петров день встречали», свиданки… Летняя ночь — пустячки…

Хотя эта земля полностью даже на лето не отмерзает: холодная, мокрая земля ночью, туманы…

А вот с осени, с октября — уже раньше темнеет: приехала за ребёнком, а нет ни ребёнка, ни мужа… еле-еле нашла, как-то наспех одела, схватила, бежит по рельсам, морось осенняя, и муж гонится, поезд гремит… Дальше: седьмое ноября — не зря ноябрь, почти полярная ночь — брата забрали вечером, в слякоть, грязного, мокрого — и забили в ментах…

В ноябре спать ложатся с ножом. В ноябре ночью пьют в гаражах.

Но даже осень — присказка. Настоящая ночь наступает зимой. Настоящая тьма. Когда круглые сутки не «между собакой и волком» — а между волком и волком. Вот это — Россия… А по-настоящему — даже и не Россия, а Чудь и Мокошь.

Летом — лес, сырая земля месяца два-три — три с половиной… А всё остальное — зима, ночь, холод и лёд, между волком и волком…

Над какой там империей солнце не заходило?..

А у нас — восемь месяцев не восходит. Даром, думаешь, самая незаселённая территория? Думаешь, рулят Москва и Питер — а остальное так себе, приложение? Чёрта с два!

Рулит Чудь. Территория тьмы.

Вы всё плачетесь, что людям плохо живётся. А как им житься, если эта страна — не людская, она устроена не для людей. Это страна — для пустоты, для метели.

Всё пригнано плохо одно к другому, везде дует, всё дребезжит — почему? Почему везде щели? всё тонко и рвётся?

Даже в городе — почему на каждом углу подворотни и тёмные закоулки? Всё криво, всё через зад, все воруют и пьют в гаражах. И вообще, пьют — почему?

Этот ваш «цинк», «радость», «смысл» — это всё ерунда.

Нет ни радости, и нет смысла. Пьют, чтобы на трезвую не ходить через ночь. Лучше сразу в беспамятство. Лучше пусть принесут с разбитой башкой. Провалиться под лёд.

В гаражах — это чтобы закрыться, приникнуть поближе к тьме и к земле. Тут не радость… Ха, «радость»!

Перейти на страницу:

Все книги серии Улица Чехова

Воскрешение Лазаря
Воскрешение Лазаря

«Воскрешение Лазаря» Владимира Шарова – до предела насыщенный, лишенный композиционных пустот роман, сквозь увлекательный сюжет которого лукаво проглядывает оригинальный историософский трактат, удивляющий плотностью и качеством мысли. Автор берется за невозможное – оправдать через Бога и христианство красный террор. Или наоборот: красным террором оправдать Бога. Текст построен на столкновении парадоксов: толстовцы, юродивые, федоровцы, чекисты, сектанты, антропософы – все персонажи романа возводят свою собственную утопию, условие построения которой – воскрешение мертвых, всего рода человеческого, вплоть до прародителя Адама… Специально для настоящего издания автор переработал и дополнил текст романа.На сегодняшний день Владимир Шаров – чемпион по литературным провокациям, а его книги – одно из любимых чтений русских интеллектуалов.

Владимир Александрович Шаров

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Современная проза
Поцелуй Арлекина
Поцелуй Арлекина

«Поцелуй Арлекина» – полный таинственных странностей роман, составленный из четырех циклов рассказов. От имени своего «старого доброго приятеля» Валерьяна Сомова автор описывает жизнь героя, с которым то и дело происходят невероятные события. Все начинается в Петербурге, странном пространстве, известном своей невероятной метафизикой, потом герой оказывается в тихой малороссийской деревне, современной Диканьке, по-прежнему зачарованной чертовщиной, после чего он перебирается в Москву – «шевелящийся город»… Но главное в этих историях – атмосфера, интонация, фактура речи. Главное – сам голос рассказчика, звучащий как драгоценный музыкальный инструмент, который, увы, теперь редко услышишь.Специально для настоящего издания автор переработал и дополнил текст романа.

Олег Георгиевич Постнов

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Современная проза

Похожие книги

Антон Райзер
Антон Райзер

Карл Филипп Мориц (1756–1793) – один из ключевых авторов немецкого Просвещения, зачинатель психологии как точной науки. «Он словно младший брат мой,» – с любовью писал о нем Гёте, взгляды которого на природу творчества подверглись существенному влиянию со стороны его младшего современника. «Антон Райзер» (закончен в 1790 году) – первый психологический роман в европейской литературе, несомненно, принадлежит к ее золотому фонду. Вымышленный герой повествования по сути – лишь маска автора, с редкой проницательностью описавшего экзистенциальные муки собственного взросления и поиски своего места во враждебном и равнодушном мире.Изданием этой книги восполняется досадный пробел, существовавший в представлении русского читателя о классической немецкой литературе XVIII века.

Карл Филипп Мориц

Проза / Классическая проза / Классическая проза XVII-XVIII веков / Европейская старинная литература / Древние книги