Обращения Тихона или Русский экзорсист

Тихон был как бы заботливо, хотя и твердо, взят чуть не под руки (при чем не обошлось без легкой щекотки, на которую он огрызнулся) и ласково возвращен на не простывший еще личный табурет: "Отдохни, Петрович, а то успеешь..."

Всё было так, да Тихон был не таков, чтоб силком его, пусть и с лаской, можно было что заставить, чего он сам не хотел. Потому пока Штапик сгружал народу вторую уже за этот обед порцию фирменной своей "медвежатины"*, Тихон, злой, как собака, не то на рубля, не то на Штапика, если еще и не на себя самого, с гвоздем, из доски выдранным, в кулаке и молотком в кармане давал гневные круги вокруг столярки. ________________________________________

* ? ... пошли вдвоем. Ружье взяли. Hу, на уток же, дробовик вроде. Патроны, в общем, с дробью. Ла-адно... А я ж по ружьям чуть-чуть в курсе... ? тут Венька-бригадир крякнул, не утерпев, от восхищения: "Во дает!..", но Штапику уже было всё одно, что хрен, что веер, он токовал, глух и слеп к прочему. ? Я как увидал, что с ружьем идут, сразу понял: ружье не на медведя. И ? бегом к старшине. "Давай, ? говорю, ? прослежу. А то, не ровен час, как бы беды не было. Медведей же кругом ? как грибов, чуть не под каждым кустом". Hу, старшина, я уж говорил, он парень толковый, всё сходу смекнул. "Давай, ? говорит, ? дуй, Витек, контролируй." Я беру маскхалат лесного колеру (у нас еще и белые были, на зиму) и ? за ними. Только в лес заскакиваю ? слышу: ба-бах! ба-бах! Дуплетом! Hу, думаю, всё, сливай воду. Hо бегу на звук. А там уже крик, вроде на помощь зовут. "Хана, ? думаю. ? Отпетухерились наши двухгодичнички..." А крик уже ближе. Тут гляжу ? "литер", что без ружья был, зайцем через куст от меня сигает, да орет!.. Короче, я как воду глядел. Они, лопухи, вместо уток на медведицу напоролись. Та с медвежатками своими гуляла, а они с перепугу ? по куркам, дробью ее... Она ? на них. Они ? драпать. Так что тот, кого я первым отловил, орал, пока драпал: "Это не я, не я стрелял! Это Серега!.." А Серегой ? второго звать. Да...

Штапик чуть подержал паузу, после которой в столярке опять смех был, но уже послабше первого. И закончил деловито:

? Загнал я его, понятно, на дерево, на случай опять медведицы, и ? второго искать. Ружье по пути подобрал, теплое еще... И второго сыскал. Бы-ыстро: он, козел, в малиннике прятался, в мишкином... Так-то вот.

И тут Венька влез-таки:

? Hу, а ее-то поймал?

? Кого?

? Да медведицу, с медвежатками...

? А-а... ? Штапик понял. ? Hет, не в этот раз. Это еще было...

Hо мужики, зайдясь от смеха теперь уже над ним, стали вставать. Пора было.

Hо едва из столярки опять смех хлынул, Тихон, третий круг как раз завершив, ринулся назад.

Мужики, от смеха отойдя, начали расходиться. Обед-то уже минут десять как кончился.

Тихон же, к верстаку приблизясь, сплюнул в сердцах себе под ноги и, растерев, в довершение, пыльный сгусток, вынул из кармана молоток, к двери наконец приступая.

Ахнул Тихонов молоток, всаживая гвоздь в дверь для сарая, шаркнул в другом углу рубанок, пуская над собой чистую легкую стружку, взвыла циркулярка, вспенивая узкую полоску у края заведенной на нее доски, и пошла, пошла дальше, вглубь дерева...

Пошла работа.

И неподвижен в столярке остался один Штапик.

В нем, будто кто туда после стакана "Пшеничной" вдруг мутной воды плеснул прелой, подымалась тоска.

"Зачем? Hу зачем, почему они все уходят?!"

Он мог бы еще и еще ? час, два, три ? говорить, лишь бы слушали, не уходили. Да чего там "слушали"! ? смотрели бы только... Он бы и без слов, просто руками, ногами, пальцами, ушами ? всем, что у него и на нем сейчас есть, заставил бы их рыдать, стонать, а потом уже только всхлипывать от смеха при каждом самом слабом движении длинного и легкого его тела. А если бы ему позволили при этом издавать еще и звуки ? нет, не слова, звуки только! ? они бы все тут не дожили и до вечера, так бы все тут и остались, в пыли своей еловой и стружках сосновых по всей столярке!..

? Эх, ма!.. ? вырвалось у него.

Hо за шумом рабочим этого уже никто не расслышал. Кончился Штапов спектакль. Занавес.

И дал еще Штапик кулаком себя в ляжку и метнулся к выходу, прочь, вон отсюда.

Деньги у него были.

Матери, вырастившей его, единственного, без папани, и оттого любившей, как водится, без меры, он отдавал ровно половину (больше она всё равно не брала) получки ли, аванса. Остальные были при нем, в кармане. И куда идти он знал, хотя такое, как сейчас, было с ним впервые.

Впервые в этот же день, под вечер уже, он попал в вытрезвитель.

Взяли его в той же "Дружбе", когда после мрачного бесполезного сидения за пустым, без душевных людей, хотя и с водкой, столом, он, дождавшись очередного перерыва в музыке, пытался добраться до микрофона при ансамбле. Крушил при этом стулья и посуду и кричал, что ему нужно "пять ? всего ? минут! слово сказать!", а потом, мол, пусть опять включают свою циркулярку, он и сам уйдет. Hо его забрали. Так что этот, до слепу ярко вспыхнувший перерывом рабочий день закончился Витьке Штапику горько и дымно. А вот Тихону...