Обращенная

«Никаких свидетелей», – сообщил один из шедших рядом с ней детективов. – «Криминалисты говорят, что убийство произошло между 22:15 и 22:28. Следов борьбы нет».

Грейс не понравилось это место убийства. До нее здесь уже побывало слишком много людей. Каждый ее шаг будет освещен. Неважно, как хорошо она проведет расследование, все лавры в итоге будут присвоены кем-то другим. Слишком много отделов было вовлечено в расследование, а это означает различную политику. Наконец, Грейс прошла мимо остальных журналистов, и вошла за огороженную территорию, предназначенную только для отдельных офицеров. Когда она шла по следующему коридору, все, наконец, утихло. Грейс снова могла думать.

Комната в гримерную комнату Сергея была слегка приоткрыта. Грейс протянула руку, надела латексную перчатку и осторожно открыла дверь. Она видела все это на протяжении своей двадцатилетней службы в качестве полицейского. Она видела убийства людей самыми различными способами – даже такими, которое она не представила бы себе даже в самых страшных кошмарах. Но она никогда не видела ничего подобного.

Не потому, что все здесь было окровавлено. Не потому, что здесь произошло ужасное насилие. Было что-то другое. Что-то сюрреалистическое. Было слишком спокойно. Все находилось на своих местах – кроме, разумеется, тела. Музыкант сидел, откинувшись в своем стуле, его шея была обнажена. И там, где падал свет, были две идеальных дырочки, прямо в его яремной вене.

Крови не было. Нет следов борьбы. Одежда не разорвана. Все остальное было в полном порядке. Казалось, словно сюда спустилась летучая мышь, высосала его кровь до последней капли, после чего улетела прочь, не тронув ничего другого. Это было жутко. И невероятно страшно. Если бы кожа жертвы не стала абсолютно белой, Грейс подумала бы, что он все еще жив, что он просто уснул. Она даже поборола искушение подойти и пощупать его пульс. Детектив знала, что это было бы глупо.

Сергей Раков. Он был молод. И, судя по тому, что слышала Грейс, он был высокомерным ничтожеством. Могли ли у него уже появиться враги?

Что, черт возьми, могло это с ним сделать? Она удивилась. Животное? Человек? Новый вид оружия? Или же он сам с собой это сделал?

«Угол нападения исключает самоубийство», – сказал детектив Рамос, стоя радом с ней со своим блокнотом, как всегда читая ее мысли.

«Я хочу знать все, что у вас есть на него», – сказала Грейс. – «Я хочу знать, кому он должен денег. Я хочу знать, кем были его враги. Я хочу знать его подружек, его будущих жен. Я хочу знать все. Должно быть, он насолил не тем людям».

«Да, мэм», – сказал он и поспешил выйти из комнаты.

Почему они выбрали именно это время для того, чтобы убить его? Почему во время антракта? Было ли это какое-то послание?

Грейс медленно прошла по покрытой ковром комнате, делая круг, глядя на Сергея со всевозможных углов. У него были длинные черные волнистые волосы, он был невероятно красив, даже мертвый. Какая потеря.

В эту минуту неожиданно в комнате поднялся шум. Все офицеры тут же обернулись. Подняв глаза, они увидели, что включился небольшой телевизор в углу. Показывали запись ночного выступления. В комнате зазвучала «Девятая симфония» Бетховена.

Один из офицеров подошел к телевизору, чтобы выключить его.

«Не нужно», – попросила Грейс.

Детектив остановился на полпути.

«Я хочу это услышать».

Грейс стояла, пристально глядя на Сергея, когда его голос заполнил комнату – голос, который был жив еще несколько часов назад. Это было жутко.

Грейс еще раз прошлась по комнате. На этот раз она опустилась на колени.

«Мы уже поработали в этой комнате, детектив», – нетерпеливо произнес агент ФБР.

Она заметила кое-что краем глаза. Протянув руку, Грейс просунула ее глубоко под гладкие кресла. Она вытянула шею и повернула руку, наконец, найдя то, что искала. Грейс стояла с красным лицом, держа в руках маленький кусочек бумаги.

Все другие детективы смотрели на нее.

«Корешок билета», – сказала она, изучая его рукой в перчатке. – «Mezzanine Right, место 3. С сегодняшнего концерта».

Грейс подняла глаза и пристально посмотрела на всех своих детективов, которые беспомощно отводили взгляд.

«Вы думаете, что это принадлежит убийце?» – спросил один из них.

«Что ж, я знаю одно», – ответила она, последний раз глядя на мертвую звезду русской оперы. – «Это не принадлежало ему».

* * *

Кайл шел по коридорам, застеленным красным ковром, пробираясь сквозь плотную толпу. Как обычно, он был раздражен. Он ненавидел толпы и ненавидел Карнеги-Холл. Однажды, в 1890-х, он был здесь на концерте, который не прошел хорошо. Он не прощал обиды так легко.

Высокий воротник его черной туники прикрывал его шею и обрамлял лицо. Когда Кайл проходил по коридору, люди расступались перед ним. Офицеры, охранники, журналисты – целая толпа уступала ему дорогу.

«Людьми так легко управлять», – подумал он. – «Малейший гипноз и они уходят с пути подобно овцам».