…Рано поутру Илья проведал Тучу и для себя решил выезжать уже завтра. А пока он ушёл за околицу, к безымянной речушке, бежавшей вдоль луга. Это место нечаянно напомнило ему о родном крае, там так же бежала речка на окраине села, и был луг, и поля под пашню, и лес. Каждое утро приходил на берег Илья – ещё до петухов и вездесущих мальчишек и тщательно исполнял воинское правило, упражняясь с мечом и гоняя по телу могучую внутреннюю силу, называемую его учителем энергией ци. До седьмого пота он неустанно занимался, а после непременно лез полоскаться в холодную воду. Так было и в этот раз.
Выбравшись из воды и обтёршись припасённой тряпицей, Илья подобрал оружие и одежду. Рядом росла, доживая свой век, старая ветла, давно подмываемая паводком и поэтому вывернувшая свои корни подобно шатру, где нынче было уютно и сухо. В этом месте Илья садился слушать извечную тишину, настраивая по созвучию с ней своё внутреннее безмолвие. Этот нерукотворный шатёр из корней ветлы напоминал ему его детскую нору, в которой он любил хорониться от суеты мира, наблюдая в лесу на другом берегу лешего и слушая плеск речных берегинь. Муромец устроился в позе невиданного им никогда цветка лотос, закрыл глаза, но послушать великое безмолвие ему в этот раз не довелось – он услыхал людские голоса. Для мальчишек, приходивших сюда ради своих забав, было слишком рано, и, прислушавшись, Илья понял, что разговаривают взрослые. И было их двое, а голоса эти уже слышал Илья. Это был негромкий и холодный голос эллинского попа Зосимы и смешливый говор его слуги по прозванью Слышко. Удивился Илья: эк пересеклись их дороги!
Негоже было подслушивать чужой разговор, пусть и ненароком, но что-то помешало Муромцу тотчас обнаружить своё тайное присутствие. Зосима и Слышко неторопливо прогуливались берегом, совсем рядом с укрытием Ильи.
– …стало быть, оголодал ты в Херсонесе? – сказал то ли шутейно, то ли всерьёз Зосима, и Слышко отвечал:
– Так, чтобы собственные мозоли жевать – бог миловал. Хотя туго пришлось, ваша милость…
– Ничего. Здесь и откормишься. Село дюже богатое, да и молодуха у хозяина весьма хороша. Только пить хмель запрещаю.
– Слушаю, ваша милость…
– Со стрелой тяжело пришлось?
– Свезло мне. Стражников на стене тихо убрал. Да ещё кто-то из осадников очень кстати бродил внизу. Стрелы оброненные собирал, вишь ты. Ну, я с ним весточку передать и решил…
Илья вздрогнул и тотчас понял, что собеседник Зосимы не был Слышкой.
– Горжусь тобой, сын мой, и господь радуется, глядя на твой смирённый труд во славу его. О том будет тебе особая награда.
– По брату я соскучился, ваша милость. Тяжко мне без него…
– Три дня могу дать вам, Вышеслав. Более не могут ждать дела Господа нашего.
Слышно было, как Вышеслав вздохнул, хоть собеседники уже и отошли от укрытия Ильи на несколько шагов, удаляясь всё дальше. Однако всё, что по воле богов было нужно услышать Илье, было им услышано. Он сидел в своём шатре, и сердце в груди гулко стучало набатом. Он ясно видел бледное лицо мёртвого друга, и теперь ясно ему было, что не те стреляли в него, с кем он по-честному договорился накануне. Не было это нарушенным договором воинов, но выглядело ещё зловеще, ещё вероломнее. Свой убил своего.
И
лья шёл по селу. Только меч в ножнах был у него за спиной. Люди уже давно поднялись с ночи и вершили свои житейские дела. Гомонила во дворах птица, подавал голоса скот. Пастухи собирали обширное общинное стадо, проходя по улицам и наигрывая зазывную песню на свирелях да рожках, чтоб хозяева выводили своих кормильцев за ворота. С окраин села поднимались в ясное небо дымки от кузниц, доносились первые удары молотов. Повсюду закипала привычная жизнь, охраняемая молчаливыми кумирами, то тут, то там высившихся во дворах. «Надолго ли? – думал Илья, невесело поглядывая на деревянных истуканов. – Вот уже и сюда добрался тихоня Зосима – не для того ли, чтоб начать новой ложью торить путь эллинской вере в божьего сына?»Долго просидел Муромец в своём нежданном прибрежном укрытии, мучительно думая об услышанном разговоре, вспоминая каждое слово. И когда двинулся в село, хотел одного – тотчас найти Зосиму и прямо расспросить о корсуньской подлой стреле. Он спрашивал селян об эллинском пришлеце, но село и впрямь было большое – никто ещё не знал о священнике со слугами. Но на ловца и зверь бежит – Илья увидел на улице знакомый образ: ему навстречу шёл Мусайлима. Он тоже заметил Илью и приветливо улыбался издали. Муромец почувствовал, что вместо ответной улыбки его лицо искривила невнятная гримаса – не то боли, не то иного неудовольствия. Подойдя, Мусайлима удивился:
– Что это у тебя с лицом? Никак, зубовная хвороба гложет?
Илья вместо ответа сказал:
– Нужно потолковать, Мусайлима…
– Не сомневайся. Ещё бы нам с тобой разговор не держать: аллах как нарочно подгадывает – куда ты, туда и я след в след.