Обратимость

- Но ведь сейчас ты не такой, правда? – с надеждой разглядываю лицо парня. – Сейчас ты изменился.

- Люди не меняются.

- Ложь.

- Не меняются, и не пытайся меня переубедить.

- Да, что с тобой? – не понимаю, с какой стати меня вообще волнует жизнь этого человека, с какой стати сердце бешено колотится в груди, а щеки вспыхивают и покрываются красными пятнами. Но сейчас, когда он стоит прямо передо мной, а я сжимаю пальцами этот отвратительный, огромный нож, касающийся своим острием его широкого, сильного плеча, мне вдруг становится по-настоящему страшно. Словно смерть этого человека и меня убьет. – Сначала ты говоришь, что тебе плевать! Теперь – что ты сожалеешь!

- Я не произносил ни того, ни другого.

- Рувер, отойди!

- Зачем?

- Ты поранишься!

- И что с того? Меня не волнуют человеческие жизни, не волнуют их чувства, эмоции, ощущения. Да, я и сам уже никогда не почувствую боли, ведь потерял так много. Так почему бы тебе просто не сделать то, ради чего ты схватилась за нож? Ведь ты считаешь, что я этого заслуживаю.

- Может, и заслуживаешь. Но не мне решать!

- Тогда решу я.

Парень делает шаг вперед, и лезвие ножа вонзается в его плечо. Рувер беззвучно стонет, порывисто притягивает меня к себе, и мы непроизвольно соприкасаемся лбами.

- Я ничего не чувствую, Аня, и никогда ничего не почувствую, - шепчет он, а я лишь в ужасе смотрю на его полузакрытые глаза и борюсь с неистовым пожаром в груди. Хочется закричать, хочется ударить его, хочется сказать, что он сошел с ума, что ему больно, что течет кровь, и что это так опасно. Но я лишь молчу. Свободной ладонью хватаюсь за его шею и, когда он открывает глаза, ощущаю нечто невообразимое. Мы так близко. Его дыхание такое горячее. Мои колени подгибаются, и лишь его рука не дает мне упасть.

- Не надо.

- Что? – я рассеянно моргаю. – Чего не надо?

Рувер не отвечает. Неожиданно выпускает меня из объятий, сжимает пальцами рукоять ножа и с силой вытаскивает его из раны. Я не знаю, что сказать, что сделать. Просто молча пялюсь на окровавленное лезвие и стараюсь ровно дышать.

- Я буду снаружи. А ты учти, что приходить сюда в одиночестве было не просто глупо. Своим поступком ты показала насколько тебе плевать не только на Риту и Сашу, но и на своего отца. – Парень пронзает меня тяжелым взглядом. – Ты ничуть не лучше меня, Аня. Нас отличает лишь одно.

- И что же?

- Я хотя бы могу это признать.

ГЛАВА ВОСЕМЬ. НАШИ ЧУВСТВА. ЧАСТЬ II.

Мы едем в машине уже около двадцати минут. Я не знаю, что сказать, а Рувер и не пытается подбросить мне тему, что безумно ему характерно. «Замкнутость» - вспоминаю я и вздыхаю. Смотрю в окно, затем на свои ладони, потом перевожу взгляд на коробку передач и к собственному ужасу замечаю на ней кровавые следы.

- Рувер, - говорю я и все-таки решаюсь поднять на него глаза, - кровь не останавливается.

- Остановится.

- Когда?

- Когда-нибудь.

Поджимаю губы и, пересилив внутри гордость, предлагаю:

- Я могу попробовать залечить рану. Это ведь не так уж и сложно, верно?

- Не надо. Мне от тебя ничего не нужно.

Не понимаю, как я могу вообще видеть в нем что-то хорошее. Это же поразительно, как талантливо он умеет притворяться нормальным человеком. Иногда даже за душу берет. Однако сейчас я вижу перед собой только холодного, равнодушного идиота, которого не волнует даже то, что его плечо кровоточит уже двадцать минут и заливает алой жидкостью весь салон его темно-серого Камри. Создается такое впечатление, будто Рувер отказывается от моей помощи из принципа. А это, по-моему, еще глупее.

- Как хочешь.

- Да, так хочу.

- Просто скажи, - слышу его протяжный вздох, но все-таки продолжаю, - в чем твоя проблема?

- На данный момент она в твоем болтливом языке.

- Ты истекаешь кровью, тебе больно! Я могу помочь. Что в этом уравнении тебе неясно?

- Знаешь, у меня всегда были проблемы с математикой.

Рычу и откидываю назад голову: хорошо, отлично, ладно. Пусть делает, что хочет. Мне плевать. Плевать!

- Ну, не злись, хвостик.

- Отвали!

- Какие мы дерзкие.

Больше даже не поворачиваюсь в его сторону. Еду молча, скрестив на груди руки и молясь, чтобы Рувер не потерял сознание, и мы не влетели в какое-нибудь толстенное дерево. Еще думаю о том, какое он мне дал прозвище – хвостик? Это уменьшительно-ласкательное от «кобелиный хвост»? Ох, как же хочется свернуть ему шею!

Приезжаем к моему дому. Хочу спросить, почему он отвез меня к Саше, но запрещаю себе произносить себе и слова. Единственный способ избавить от влияния Рувера на мою нервную систему – игнорировать Рувера. Так что приходится тупо молчать, не поднимать глаз и вообще не дышать с ним одним воздухом, что, конечно, мне с трудом удается.