Обратная перспектива

Да, а случай, я прежде сказал, был смешной, потому что лет через сорок возник у меня разговор в компании с одним человеком, то ли Первое мая там праздновали, то ли что, и человек попался такой приятный, можно сказать душевный, расспрашивал до подробностей, до самых незначительных мелочей, времени не жалел: и как я Саида, значит, в песках откопал, и сколько жен было в гареме у Черного Абдуллы, и про Петруху, красноармейца нашего, которого тогда Абдулла убил… Такому и рассказывать интересно… Проговорили с ним, под водочку легкую, до утра. А потом, еще лет через десять, вдруг вижу по телевизору фильм, смотрю, ё моё, так это же про меня, про красноармейца Егора Сохова. Даже те письма мои, которые я Дарье тогда сочинял, тоже зачитывают как будто один к одному. Имя и фамилию он, правда, мне чуть-чуть изменил, Дарью Евсеевну назвал зачем-то Катериной Матвеевной, вообще много чего лишнего накрутил, а вот Саида и Павла Артемьевича, таможенника, оставил как есть. Я на него не в обиде, хороший фильм получился. Не знаю, видел ли его где Саид, жив ли он вообще, столько лет утекло…

…На польском фронте повоевать мне, к счастью, не довелось. Повезло, можно сказать, хотя поначалу я так вовсе не думал. Хотелось все-таки посмотреть, что там за Европа, но как покатилась армия товарища Тухачевского взад от Варшавы, то порубали тогда поляки наших красноармейцев в крупу. В плен, говорят, попало – ужас несметный, не счесть, мало кто, правда, вернулся – голодом их уморили паны́… И вот в двадцать третьем году посылают меня на курсы красных командиров в Москву; говорят, надо, товарищ Сохов, пополнить ваше военное образование. Время, объясняют, товарищ Сохов, такое, что одной пылкой храбростью, которую вы в боях проявили, теперь особо не проживешь, только на храбрости, говорят, Европу к социализму не повернуть, знания специальные, подготовку надо иметь. Ну, думаю, а чего ж? Пять лет прошло, товарищ Троцкий, думаю, обо мне и помнить забыл. Махнул на это дело рукой. Кто я и кто он – прославленный полководец гражданской войны, вождь революции, на место товарища Ленина прочат его. Выпросил себе семь дней отпуска, рванул в Петроград. Тут как раз новая экономическая политика началась, и вот, смотрю, прямо на Невском один поросенка живого торгует, другой пригнал откуда-то десяток гусей, гогочут они, шеи вытягивают, шипят, третий штуку красного ситца прямо на мостовой разложил, крики, шум, толкотня, ворье шмыгает, открыто самогон наливают, а в Гостином Дворе, где раньше баре ходили, стекла выбиты, в трещинах на полу – трава. Ну, я на эту новую жизнь только глазом поглядел, сам – через мост, через другой – и на Мещанскую улицу. Ее тогда еще не переименовали. А сердце у меня так – бух! бух! бух! – как в артиллерийский обстрел… Смотрю, действительно – вывеска «Мадам Кондукова. Парижское ателье». Внутри сидят двадцать девок, что-то на машинках строчат; из окон темно, запах какой-то масляный, жирный, и в воздухе – пух не пух, нитки не нитки, черт знает что… Одним словом – эксплуатация… Где ж тут, думаю, моя Дарья? Кто тут, думаю, в преисподней этой помнит ее?.. Застыл, значит, в дверях… И вдруг одна из девок медленно так встает. Руки к горлу прижала, обмерла вся, дрожит. Зажмурилась крепко-крепко, потом распахнула глаза. И у меня сердце снова, как фугасный снаряд в груди – бух!.. Говорю: вот и встретились, Дарья, значит, судьба, собирайся, говорю, быстро, идем со мной… А она то ли платок какой-то держала в руках, то ли что, выскользнул он у нее, порхнул на пол, она даже не посмотрела. Отвечает: как скажете, Егор Иванович… Тихо так, еле расслышал ее…