Обратная перспектива

Итак, в декабре вспыхивают грандиозные митинги протеста в Москве. Для властей это гром среди ясного неба, хотя чего-то такого, на мой взгляд, следовало ожидать. Помню, как еще ранее, месяца три назад, лично меня покоробила объявленная рокировка тогдашнего президента с тогдашним премьер-министром. Нам всем как бы откровенно сказали: демократия демократией, свобода свободой, но знаете – тут обойдемся без вас. Можете не суетиться, не дергаться, не напрягаться, мы все сами решим. Помнится, я в те дни ходил как оплеванный: баре между собою договорились, а холопов презренных, то есть нас всех, спрашивать ни к чему. И кстати, подобные ощущения испытывал не только я. Еремей, уж на что пламенный патриот, а и тот бурчал: клоуны, их бы в цирк… Недовольство этими играми чувствовалось очень отчетливо. Однако по-настоящему грохочет именно в декабре. В самом начале месяца проходят очередные выборы в Государственную Думу России, побеждает на них «партия власти», что, впрочем, можно было заранее предсказать, но данное электоральное действо сопровождается таким количеством нарушений, таким жульничеством с протоколами и бюллетенями, очевидным для всех, что вызывает спонтанный гражданский протест. Сотрясается от негодования интернет, социальные сети раскаляются до плазменных температур. Начинается агрегация возмущения: толпы людей выходят на улицы, чтобы сказать: мы – не рабы!.. Такую массу полицейскими дубинками не разогнать. Чувствуется, что власть впала в растерянность. Чувствуется, что ее прошибает мутный цыганский пот. Может быть, это «цветная революция» по сценарию, который был реализован на Украине лет пять назад? Может быть, закипает гроздьями гнева непредсказуемый «московский майдан»?

У меня самого, впрочем, несколько иные соображения. На одном из таких бурных митингов я, оказавшись в это время в Москве, сумел побывать и скажу откровенно, он произвел на меня двойственное впечатление. С одной стороны, прошибло горячее дежавю: точно так же во время путча в августе 1991 года мы стояли неимоверной толпой на площади перед Мариинским дворцом – уже знали, что Горбачев арестован в Форосе, Ельцин блокирован в Белом доме, по-видимому, готовится штурм, в Москву введены танки, Таманская дивизия движется на Петербург, сотрясается небо, вздрагивает земля, прямо в воздухе вспыхивают бледные клочья огня… И вот выбрался на дворцовый балкон Собчак, примчавшийся из столицы (Юра Штымарь, который входил тогда в горсовет, рассказал, что пришлось для этого выломать балконную дверь; не открывалась, наверное, лет пятьдесят), выбрался – поднял руки: «Победа!.. Армия на Петербург не пойдет!..» И тысячеголосым эхом: ура-а-а!.. Чувство такое, что все люди – братья, окатило до крупных слез дрожью внезапной и безграничной любви: завтра – да что там завтра, уже сегодня – возникнет новый сияющий мир!.. А на Болотной площади в декабре – то да не то. Выпорхнула гламурная телеведущая, защебетала что-то про демократию. Вылез бодренький мальчик-поэт, начал вещать сытым голосом, что время не за них, а за нас… Как это назвали потом – «революция норковых шуб»…

Возвращаясь на другой день «Сапсаном» в Санкт-Петербург, я думаю, что две революции на одну жизнь все-таки многовато. Нам, только-только начавшим нормально дышать, было бы достаточно и одной: перестройки, нелепого путча, последующих сумбурных реформ. Хотя в начале прошлого века революций было именно две: сперва 1905 год, наскоро собранная репетиция, затем – 1917, полный аншлаг… Причем Болотная площадь – это скорее первая, чем вторая: гражданское возмущение налицо, но как-то не видно лидеров, способных оформить его во внятный социальный протест. Правда, есть шанс, что они скоро появятся. Времена революций – это времена мгновенных политических восхождений. Вожди стремительно возникают из ниоткуда и так же стремительно проваливаются потом в никуда. Превращаются в прах, питающий ослепительные фантомы побед…