Обратная сила. Том 2. 1965–1982

– Мало того, что ты не знаешь истории, ты еще и думать не умеешь, – холодно произнесла мать Бориса. – Ты перепутал присяжного поверенного Евгения Утина, которого Герцен отродясь не знал, с его старшим братом Николаем Утиным, революционером, уехавшим за границу и принявшим активное участие в создании организации «Молодая эмиграция». У Николая Утина и его товарищей действительно возникли серьезные разногласия с Герценом, это правда. И Герцен довольно злобно писал о членах «Молодой эмиграции» в письмах к Огареву. И «утятами» называл именно их. Если бы ты взял на себя труд проверить хоть одно слово из этой беллетристики, – Людмила Анатольевна брезгливым жестом указала на раскрытую книгу, – ты бы увидел, что цитата взята из письма, написанного в апреле тысяча восемьсот шестьдесят восьмого года, когда до дела Гончарова было еще четыре года. Целых четыре года! И написано оно не об адвокатах, которые, как ты изволил выразиться, «втерлись в доверие к русскому обществу», а исключительно о членах «Молодой эмиграции», которые хотели сделать из герценовского «Колокола» общеэмигрантский орган, чтобы с его помощью руководить революционным движением в России. К присяжному поверенному Евгению Утину эти слова не имели и не могли иметь никакого отношения. Если бы ты потрудился найти первоисточник или хотя бы спросил у меня, я бы показала тебе то самое письмо Герцена к Огареву, из которого взята эта цитата. И словом «гной» Герцен назвал уж никак не Евгения Утина. И даже не его брата Николая.

– А кого? – с любопытством встрял Александр Иванович.

– Серно-Соловьевича.

Кто такой Серно-Соловьевич, Александр Иванович не знал и в очередной раз подивился тому, как много, оказывается, сведений из области истории хранится в голове его жены.

Смуглые щеки Бориса стали пунцовыми.

– И как ты собираешься расследовать уголовные дела? – безжалостно продолжала Людмила Анатольевна. – Так же, как состряпал свой диплом, опираясь на непроверенные показания и ни во что не вдумываясь? Если бы ты хоть на секунду вспомнил, когда умер Герцен, ты бы засомневался и не допустил такого позора.

– Что ты предлагаешь? – зло спросил сын. – Переписать работу?

– Решай сам. Но ты должен быть готов к тому, что эту глупость заметит еще кто-нибудь, кроме меня.

– Да ладно, мам, – Борис внезапно улыбнулся, – кто их читает-то, эти дипломы? А на защите я просто не буду этого говорить, вот и все. Ошибку учту, в следующий раз буду внимательнее. Ну что, пап, ты сдаешься? Если да и если вы не собираетесь слушать Жванецкого, то я пошел к себе.

Все-таки Борис Орлов обладал удивительной врожденной способностью вовремя брать себя в руки и уходить от конфликта…

Чувствуя в себе все еще кипящее негодование, Людмила Анатольевна даже ужинать не стала. Переоделась и с сердитым лицом уселась рядом с мужем на диван, открыв свежий номер журнала «Иностранная литература».

– Люсенька, дело к полуночи, – заметил Александр Иванович через некоторое время. – Спать-то не пора?

– Не могу, – каким-то жалобным голосом ответила она, – я такая злая, что сна ни в одном глазу. Нет, ну ты только подумай: вот так, с бухты-барахты, ничего не проверив, взять и оболгать человека, оклеветать. И ладно бы кто другой, но наш сын!

– Милая, но это всего лишь диплом, – попытался успокоить жену Орлов. – Борька совершенно прав, дипломы действительно никто не читает, оценку ставят, только исходя из доклада дипломника на защите. Уж тебе ли не знать! Ты столько лет на кафедре работаешь!

– Да не в этом же дело, – Людмила Анатольевна вяло махнула рукой и привалилась к плечу мужа. – Дело в Борьке.

– Я понимаю. А в чем суть вопроса? Из-за чего весь сыр-бор?

Если нужно успокоить и отвлечь жену, то самое лучшее средство – дать ей возможность рассказывать. Уж эту-то простую истину Александр Иванович усвоил давно и накрепко.

1979 год, весна

Перед вами может стоять человек, на котором крупными чертами написано, что он тронутый… Тогда трудный вопрос ложится на вас, господа, камнем; у вас вышибают из-под ног правильное третье и вас принуждают решать по одному из двух предположений: либо этот человек совершенно здоров и отвечает за свои дела, как и всякий другой здоровый; либо он помешанный, для которого не существует ни суд, ни закон. Мы бы его, не колеблясь, отнесли к людям, обладающим уменьшенной вменяемостью.

Из защитительной речи В. Д. Спасовича в судебном процессе по делу Островлевой и Худина