Обратная сила. Том 2. 1965–1982

– Ну, там споры шли многолетние, всем судьям надо их знать или можно только некоторым. В общем, в конце концов сошлись на том, что среди судей Сангедрина всегда должно быть как минимум двое, знающих какой-либо из семидесяти языков. И еще знаешь, я одну штуку вспомнил сейчас… Даже не знаю, как сказать. Я же во все эти приемчики не верю…

– Говори-говори, – подбодрил друга Орлов. – Интересно же! Я столько книг в дедовой библиотеке перечитал, а ни в одной из них про это не написано почему-то.

– В общем, судьи Сангедрина должны быть знакомы с приемами магии, – выпалил Миша, собравшись с духом.

– Магии? – озадаченно переспросил Орлов. – Я не понял, что ты имеешь в виду. При чем тут магия-то? Фокусы, что ли, показывать, как в цирке?

– Да нет же…

Миша Штейнберг уже и сам не рад был, что завел разговор на эту тему. Сейчас Саня его высмеет и будет считать буржуазным мракобесом.

– Я ж говорю: я сам в это не верю. Но древние иудеи верили, что есть люди, которые обладают сверхъестественными способностями. И если такого человека привести на суд, он может смотреть на свидетеля и внушать ему без слов, какие показания давать. Так вот судьи Сангедрина должны были уметь распознавать таких колдунов и нейтрализовывать их воздействие. В общем, это я к тому говорю, что к отбору судей предъявлялись очень высокие требования, чтобы обеспечить справедливый приговор.

Но Саня Орлов не смеялся. Наоборот, стал вдруг серьезным и сказал:

– Мне нужно подумать. Все это очень интересно. А ты много еще знаешь про этот… как его? Сан… Саг…

– Сангедрин. Ну, так, помню кое-что.

– Еще расскажешь? Не сейчас, потом, когда я обдумаю то, что ты сегодня говорил.

– Конечно! – обрадованно воскликнул Миша. – Если тебе интересно, то я с удовольствием. Только я мало что помню.

– Это ничего. Расскажешь, сколько вспомнишь. Я обдумаю пока, а после войны обойду все библиотеки и найду первоисточники. Эх, жалко, что ты не на юридическом учишься! А то смотри, Мишка, после войны переводись к нам, будем вместе учиться, досдашь некоторые дисциплины и сразу на третий курс, вместе со мной. А?

Миша отрицательно покачал головой.

– Да нет уж, я врачом хочу быть, хирургом, как отец.

– Ну, смотри, дело хозяйское. А я после войны в Москву вернусь, буду в МГУ переводиться и восстанавливаться. Чего мне теперь в Харькове делать?

Саня запнулся и быстро отвернулся, чтобы скрыть внезапно выступившие слезы. Миша деликатно сделал вид, что ничего не заметил.

Дни летели быстро, наполненные работой на комбинате, ежедневной физподготовкой, изучением раздобытого невесть где старого учебника по стрелковому делу, занятиями в школе молодого бойца и разговорами вперемежку с чтением «Крокодила». Ребятам не терпелось попасть на передовую. И понятие «после войны» было в те дни для них совершенно реальным, ощутимым. Они ни минуты не сомневались в том, что «после войны» наступит уже очень скоро, победно завершившись полным разгромом врага. И боялись, что не успеют повоевать.

* * *

Их уверенность не поколебалась даже в августе, когда город стали наводнять беженцы и раненые и начались перебои с продовольствием. После 20 июля немецкие самолеты летали над Харьковом совершенно безнаказанно, их даже не пытались подбить, а на удивленные расспросы Орлова и Штейнберга инженер Горевой отвечал, что пока немцы не бомбят – нет смысла тратить боеприпасы зенитчиков. Объяснение казалось разумным и успокаивало. Но потом начались бомбежки, а наши орудия по-прежнему молчали. До 14 августа – ни одного сбитого немецкого самолета. Да и тот бомбардировщик, который удалось сбить над Новой Баварией и который рухнул на землю в районе Люботина, так и остался единственным. После этого немцы перешли к ночным бомбардировкам, еще более разрушительным и жестоким.

То и дело слышались разговоры, мол, как же так, товарищ Сталин обещал, что если война и будет идти, то только на территории противника, и на каждый пушечный залп врага мы ответим шестью залпами, потому что боевая мощь Красной армии многократно выше, и почему же теперь все так происходит, если мы старались изо всех сил, работали, не жалея себя, делали все, как велела партия…

– Молчи, – каждый раз предупреждал Миша Штейнберг своего друга, то и дело порывавшегося вступить в дискуссию и что-то объяснить малознакомым людям. – Не болтай ни с кем, иначе отправят укрепрайон строить на Орель, и не видать нам защиты Харькова как своих ушей, так и сгинем в землекопах.

Опасения были не напрасными: для строительства укрепрайона по границе Харьковской, Днепропетровской и Полтавской областей массово отправлялись харьковчане, больше 60 тысяч человек.