Обратная сила. Том 3. 1983–1997

С трудом удерживая в руках две сумки, открытую бутылку и бутерброды, Вера обошла павильон с намерением занять место на поваленном дереве, и чуть не чертыхнулась вслух от разочарования: место оказалось занято двумя мужиками, сидевшими к ней спиной и о чем-то разговаривавшими. Судя по тому, что они расположились лицом к остановке и никак не реагировали на свист подходившей в это время к платформе электрички в сторону Москвы, они ждали именно автобус, и это с неизбежностью означало, что в ближайший час вожделенное место вряд ли освободится. Мужчины потягивали пиво прямо из бутылок и, похоже, чувствовали себя вполне комфортно.

Вера близоруко прищурилась, всматриваясь в спины сидящих мужчин и пытаясь хотя бы приблизительно определить, не будут ли они против, если она присядет рядом, на самом краешке, и не начнут ли приставать с глупостями… И вдруг поняла, что один из них — Верещагин.

Она открыла было рот, чтоб окликнуть его, но почему-то не сделала этого. Пройдя несколько шагов вперед, остановилась, тихонько поставила на траву сумку с диссертацией, дамскую сумочку зажала под мышкой и начала жевать бутерброд, запивая сладкой зеленой газировкой. Четкий звучный голос Олега Семеновича, доставшийся ему от отца-адмирала, был отлично слышен.

— …Знаешь, откуда у людей все проблемы? От непонимания единства жизненного пространства, — говорил Верещагин.

— Поясни! — потребовал его собеседник хрипловатым тенорком.

— Все жизненное пространство человека организовано по одним и тем же законам. Нет такого, чтобы один закон был для войны, например, а для семьи он не действовал. Или чтобы в отношениях с детьми работал один закон, а в отношениях с руководством он не годился. Законы едины. Если они правильно сформулированы и правильно поняты, то годятся всегда и всюду.

— Ну, это ты хватил, — засомневался обладатель тенорка. — Как это может быть, чтобы законы войны в семейной жизни применялись? Не бывает такого. Семья это тебе не поле битвы, это же очаг, пристань тихая, понимать надо. А ты: война, война… Разве с бабами можно, как с солдатами?

— Не можно, а нужно. Только правильно, соблюдая законы. Вот смотри: есть закон, сформулированный Суворовым, помнишь?

— Про то, что каждый солдат должен знать свой маневр?

— Ну, именно! Золотые слова! Теперь смотри дальше: у меня было две жены, обе меня бросили. А знаешь, почему?

— И почему? — заинтересованно спросил тенорок. — Денег мало зарабатывал? Или, может, по этому делу?

Он выразительно щелкнул себя пальцем по горлу.

— Ни то и ни другое. Они своего маневра не знали. А я оказался плохим командиром и знания маневра не обеспечил. Я — человек военный, служба у меня государева, рабочий день ненормированный, никогда не знаю, в котором часу смогу прибыть в расположение части, то есть домой. Живу в военном городке, вольнонаемных должностей не так много, меньше, чем офицерских жен в полку. Если у жены офицера профессия подходящая, врач, например, или учитель, то она себе работу найдет, а если нет — так и будет сидеть дома и ждать мужа с обедами и ужинами. Не пришел муж вовремя — еда остыла, жена злится, то и дело подогревает, потом начинает истерики закатывать. Да и немудрено, посиди-ка целый день на хозяйстве, не зная, в котором часу драгоценный супруг соизволит явиться, а жене-то надо дома быть, и чтобы все было готово, горячее, свежее, с пылу с жару, подать, убрать, помыть. Она ничего планировать не может — ни время свое, ни занятия какие-то, даже к подружкам сходить потрепаться — и то боязно: а вдруг сейчас командир придет? Кто угодно взбесится от такой жизни. А все почему? Потому, что правило нарушено, и солдат своего маневра не знал. Моя первая жена была технологом на текстильном комбинате, в военном городке ей делать было нечего, а я, дурак, в голову тогда не взял, решил, что любовь же — это не война. Вот и получил по самое не балуйся.

— А вторая жена? — с горячим любопытством спросил собеседник Верещагина.

— Так со второй то же самое получилось, я же про единство жизненного пространства тогда еще не понял, — охотно поделился Олег Семенович. — Вторая вообще работать не хотела, мечтала жить жизнью жены комполка, почему-то ей казалось, что такая жизнь — сплошная малина. Ну, года через три я, конечно, уже начал кое-как соображать, что к чему, и советовал ей найти себе занятие для души. Пусть бы хоть крестиком вышивала, хоть картины писала, хоть лобзиком выпиливала, или в полковом клубе музыкой занималась бы, там у нас отличный рояль стоял. Язык иностранный могла начать учить, взяла бы в библиотеке самоучитель. Да мало ли всяких интересных занятий и хобби! Займись, говорю, делом, не жди ты меня с этими рассольниками и котлетами, свари — и свободна, я сам разогрею, не безрукий же, и со стола уберу, и посуду вымою, труд невелик. Только не просиживай часами в тупом ожидании и не устраивай мне истерик за то, что котлеты потеряли вкус, потому что пять раз гретые. Я — командир, я отвечаю за каждого бойца, за каждого человека в своем полку, и я не приду домой, пока не буду уверен, что с каждым из них все в порядке.