— Плохо, — констатировал он, когда Борис умолк. — Очень плохо и очень печально. Хочешь уходить со следствия? Куда? Лучше всего — в адъюнктуру, можно хоть в Высшую школу, хоть в Академию. Или хочешь вообще снять погоны? Просто так тебя, конечно, не отпустят по Положению о прохождении службы, у тебя выслуги всего четыре года плюс два с половиной года за университет, этого слишком мало для отставки, но можно организовать диагноз какой-нибудь, и тебя комиссуют…
— Я не хочу никуда уходить, — перебил отца Борис. — Я люблю свою работу, умею ее делать и хочу на ней остаться. Это не обсуждается. В связи с этим у меня к тебе два вопроса, вернее, на самом деле вопрос только один, просто он распадается на две части. Если я попаду в немилость у руководства, это может как-то сказаться на тебе, маме, Танюшке или тете Вере? Вам могут реально повредить?
— Давай рассуждать, — с готовностью откликнулся Орлов. — Начнем с мамы. Она — заместитель заведующего кафедрой. Завкафедрой ее все равно никогда не назначат, она не доктор наук. Понизить в должности ее не за что, она прекрасный ученый и преподаватель, ее обожают и коллеги, и студенты. Значит, помешать ее карьерному росту практически невозможно, потому что этого роста все равно не предвидится. Танюшка работает в своем НИИ и считается, насколько мне известно, талантливым инженером, а там, где дело касается транспортной инженерии, никто не возьмет на себя смелость заменить надежного специалиста не пойми кем, там все серьезно. Малейшая ошибка в проекте — и последствия такие, что и сесть недолго. Верочка — пожалуй, да, это слабое звено, она носит погоны и поэтому крайне уязвима, если кто-то внутри системы захочет ей напакостить. Но она всего лишь твоя теща, мать твоей жены. Вряд ли кто-то решит, что через Веру можно давить на тебя. И потом, не забывай, что Верочка — отнюдь не хрупкий цветок, она зубастая и очень сильная, ее так просто не сломаешь.
— А ты?
— А что я? Кому нужен старый адвокат? Да и на чем меня взять? К чему меня можно принудить? Запретить мне заниматься адвокатской практикой по уголовным делам невозможно, для этого нет оснований, закон, слава богу, разрешает любому гражданину выступать защитником в суде, а уйти из консультации на пенсию я и так могу в любой момент, возраст позволяет. Обо мне ты меньше всего беспокойся, я без куска хлеба не останусь, что бы ни случилось. Жилье нам не нужно, ни в каких очередях мы не стоим, детей, поступающих в институт, в нашей семье нет. Ну а подвести под статью и посадить… в принципе могут кого угодно, было бы желание. Но ты пока не того полета птица, и в производстве у тебя не может быть дел настолько серьезных, чтобы ради их развала идти на такие крайние меры. Так что если хочешь оставаться на следствии — оставайся, работай спокойно и ни о чем не думай.
— А мама? — настойчиво спросил Борис. — Ее не могут привлечь за контакты с диссидентами, если захотят на меня надавить?
— Это вряд ли, — улыбнулся Орлов-старший. — Мамины контакты с диссидентами закончились в тот самый момент, когда она решила расстаться с Андреем Викторовичем. Он когда-то ввел ее в это сообщество, оно действительно стало неотъемлемой частью ее жизни, но с той жизнью покончено.
— Ты точно знаешь?
— Так сказала мама. И я ей верю.
— Пап… — Борис помялся, словно не решаясь продолжить. — Почему мама вернулась? Мы никогда не говорим об этом, ничего не обсуждаем. Просто она привезла тебя из санатория и осталась, в тот день я вечером вернулся с работы — а она дома, как будто и не уходила. Ты не подумай, я очень рад, что она вернулась и что вы с ней… ну, все мы снова вместе. Но… Понимаешь, мне неуютно, когда я живу в семье и чего-то в этой семье не понимаю.
Александр Иванович не знал, что ответить. Некоторое время он шел молча, потом заговорил:
— Сынок, я не знаю, что думает и чувствует мама. Лучше тебе спросить у нее самой. Если же тебя интересует, почему я позволил ей вернуться, то скажу: я ее люблю. Очень люблю. И всегда любил. Мне не нужна никакая другая женщина. Моя жизнь может быть только либо с мамой, либо в одиночестве, если мама захочет от меня уйти. Никакого третьего варианта быть не может.
— Мама считает, что у тебя был роман с Аллой, — заметил Борис. — Или был, или до сих пор есть. И не только мама так думает.
— Я понимаю, — горько улыбнулся Александр Иванович. — И хочу, чтобы ты знал: это неправда, и правдой никогда не было и не будет. Ты говорил, что твой вопрос распадается на две части. Первую мы обсудили. В чем состоит вторая часть?