Обратная сила. Том 3. 1983–1997

Ему очень хотелось повидаться с Аллой, но Люсенька просила не беспокоить ее и дать ей время прийти в себя после неожиданного разрыва с мужем. Орлов мучился, колебался, потом все-таки воспользовался моментом, когда был дома один, и позвонил по давно знакомому телефону в общежитие. Вахтерша сказала, что Андрей Хвыля и Алла Горлицына с сыном получили квартиру и съехали, адреса не оставили, а телефона у них пока и вовсе нет.

– Вы в театр-то позвоните, уж они-то наверняка знают, – посоветовала добросердечная старушка.

Орлов так и сделал – позвонил своему приятелю-администратору, который когда-то познакомил их с режиссером Хвылей и его женой. Голос Льва Аркадьевича Шилина звучал неуверенно и как будто бы даже осторожно.

– Горлицына сейчас в спектаклях не занята, – сообщил он, – в театре практически не бывает. Вы, Александр Иванович, вероятно в курсе, что они с Андреем Викторовичем заняты разменом квартиры…

– Да-да, я знаю, – подтвердил Орлов.

– Ну вот, – с облегчением вздохнул Шилин. – Там все очень непросто. Алла Михайловна не в лучшей форме, сами понимаете. Она красивая женщина и вряд ли хотела бы, чтобы сейчас ее кто-то видел.

Орлов не стал настаивать на том, чтобы ему сказали адрес. Он легко сложил два и два: Люся сказала, что Алла тяжело переживает уход мужа, а Лев Аркадьевич уверен, что она не хотела бы показываться на глаза знакомым. Означать это могло только одно: депрессию и алкоголь.

Александру Ивановичу стало невыносимо больно. Его Алла, его доченька, страдает. Он уже и так виноват перед ней, а теперь, когда ей плохо и тяжело, не может протянуть руку и поддержать, как поддержал бы своего ребенка любой нормальный отец. Да она сама прибежала бы к нему за помощью и поддержкой, если бы знала правду! Но Александр Орлов для Аллы Горлицыной – просто друг, мужчина, старше на двадцать лет, и, что хуже всего, муж женщины, с которой Андрей Хвыля изменял своей жене.

Он хотел бы спросить совета, но с горечью осознавал, что спросить не у кого. Нет никого, кто понял бы всю суть вопроса, потому что никто не знает настоящей правды. У него множество знакомых, часть из них – добрые и давние приятели, но нет ни одного действительно близкого друга. Потому что нельзя назвать другом человека, который не знает о тебе правды.

Второй неожиданностью стало для Орлова новое восприятие своего жилища. Он любил эту квартиру, он помнил все уголовные дела, гонорары за защиту по которым пошли на взносы за кооператив. Он честно отработал каждый рубль, заложенный в этих стенах, в мебели, в вещах. Когда семья Орловых въезжала в новую квартиру, ему казалось, что это – навсегда, и они с Люсей проведут здесь жизнь до самого конца. Борька еще учился в школе, и соображения о его женитьбе и о необходимости решать жилищный вопрос представлялись туманными, далекими и несущественными.

И вот теперь Александру Ивановичу нужно было смириться с мыслью о том, что с этими стенами и с этими вещами ему предстоит расстаться. Новое жилье, каким бы удачным ни оказался обмен, никогда не будет таким же по метражу и планировке, и если часть вещей все-таки можно будет забрать с собой, то с какой-то частью распрощаться все равно придется. Просыпаясь по утрам, он будет видеть другое окно, другие стены и другую дверь. Завтракая на кухне, он будет упираться глазами в другую мебель, и его новое постоянное место за столом, вполне возможно, уже не будет таким удобным. Даже пить чай, вполне вероятно, придется из другой чашки, потому что сервиз – он и есть сервиз, его не разделишь, и если они решат отдать посуду Боре с Таней, то себе придется покупать новую.

Он проводил пальцами по деревянным и пластиковым поверхностям, узнавая привычное на ощупь, поглаживая и словно прощаясь. И каждый раз к горлу подступал комок, потому что вместе с этими прикосновениями приходило воспоминание: Полтава, его родной дом, населенный чужими людьми, ступенька крыльца, на которой он пальцами нащупывает вырезанные в детстве инициалы. И глубокое, как бездонная пропасть, понимание того, что никого из его семьи не осталось в живых.

Александр Иванович подолгу бродил по квартире, мысленно разговаривая с каждым попадавшимся на глаза предметом и заранее горюя о нем как о друге, с которым предстоит расстаться навсегда. Чувство острого сожаления через несколько дней перешло в тихую печаль, которая, в свою очередь, сменилась удивившей самого Орлова отчужденностью и даже словно бы неприязнью ко всему тому, что всего лишь неделю назад было так дорого. Если еще накануне вечером, принимая душ, он думал: «Я никогда не смогу мыться в другой ванной, мне никогда больше не будет так удобно», то в день свадьбы сына, бреясь и глядя на свое отражение в зеркале, Александр Иванович вдруг поймал себя на мысли: «Все это не мое, все это чужое, и оно мне не нужно».