Обратная сила. Том 3. 1983–1997

Далеко не сразу сообразил Орлов, что если ему чего-то не говорят, то не потому, что тайна постыдна, а исключительно потому, что берегут его сердце и не хотят волновать. Если это действительно так, то лучше все узнать, а не мучиться неизвестностью.

– Милая, что происходит? – спросил он Людмилу Анатольевну. – Вся эта суета, бесконечные телефонные переговоры, твои отлучки… Ты нервничаешь, Верочка на себя не похожа, Борька какой-то дерганый. Я понимаю, что это из-за Лисика, но что конкретно? Если ты не ответишь мне сейчас, я начну думать бог знает что, волноваться, подозревать самое плохое.

Жена вымученно улыбнулась, и сердце Орлова болезненно екнуло.

– Не надо заранее подозревать самое плохое, еще ничего не известно. И очень вероятно, что все обойдется. Мы с Верочкой подумали, что нужно все-таки постараться выяснить, почему Лисик такая слабенькая и часто болеет, а наша медицина – сам знаешь, на доисторическом уровне. Мы нашли хорошую педиатрическую клинику в Израиле и отправили туда кровь Лисика, через несколько дней нам обещали дать ответ. Вот и все.

– Почему вы мне ничего не сказали?

– Чтобы ты понапрасну не волновался. Никто не хочет, чтобы у тебя был еще один инфаркт.

– Дался вам этот инфаркт! – взорвался Орлов. – Семь лет прошло, а вы со мной нянчитесь, как с младенцем! Я здоров как бык, на мне пахать можно, а вы развели тут тайны мадридского двора! Что значит «ничего еще не известно»? Что значит «все обойдется»? Что должно стать известным и что должно обойтись? Вы возили ребенка в Ленинград на консультацию к известным докторам и потом сказали мне, что врачи не нашли никаких серьезных причин для такой болезненности. Вы меня обманули? Вам сказали что-то другое? Почему нужно посылать анализы в Израиль? Если ты мне немедленно не ответишь, то тебе обеспечен тот самый мой второй инфаркт, которого ты так боишься.

Когда он услышал про подозрения на лейкемию, в глазах потемнело.

– Санечка, только не впадай в отчаяние, – доносился до него упавший голос жены. – Лейкемия – не приговор, она поддается лечению, методы давно разработаны. И вообще, это всего лишь подозрение, оно ничем не подкреплено пока и не проверено. Вот получим результаты из клиники, и наверняка окажется, что с Лисиком все в порядке…

Обошлось без «Скорой». Александр Иванович стойко перенес известие, даже за таблетками не потянулся. Похоже, за годы соблюдения режима его сердце действительно несколько окрепло.

А слова «болезнь Гоше» в том разговоре все-таки не прозвучали. Но даже если бы Людмила Анатольевна рассказала все до конца, ничего не утаивая, Александр Иванович все равно ничего не понял бы: он о такой болезни никогда не слыхал.

Он понимал, в каком напряжении находятся все – и жена, и сын, и невестка, и Вера, и постарался сделать все возможное, чтобы облегчить им тревожное ожидание и стать опорой хотя бы на те дни, которые оставались до объявления приговора. Был со всеми спокоен, ласков и предупредителен, пытался развлечь и отвлечь рассказами о своих клиентах (в рамках дозволенного, разумеется), с готовностью включался в обсуждение политических новостей, не задавал лишних вопросов. «Я старший в этой семье, – твердил себе Орлов. – Я должен о них позаботиться. Если бы я мог принять удар только на себя и оградить всех остальных, я сделал бы это, не задумываясь. Но это невозможно, так не получится. Поэтому я должен сделать хотя бы то, что реально могу».

Но разговоры «о новостях» все равно имели налет печали: шел июль 1990 года – месяц, когда один за другим уходили из жизни известные и любимые народом люди. 11 июля умер футболист Эдуард Стрельцов, через день на Памире погибли 43 альпиниста, еще через день скончался великий скрипач Олег Каган, на следующий день – поэт Михаил Матусовский, автор знаменитых «Подмосковных вечеров», днем позже – известный писатель Валентин Пикуль, еще через два дня ушел актер Георгий Бурков и следом за ним – кинорежиссер Сергей Параджанов, прославившийся на весь мир своим фильмом «Тени забытых предков». Тема болезней и смерти оказалась в эти дни неизбежной, что изрядно подрывало усилия Александра Ивановича успокоить и поддержать родных.

Наконец, получили ответ из Израиля. У Алисы диагностирована болезнь Гоше первого типа.

* * *

– Ну почему, почему, почему? – твердила Вера, глядя на Орловых невидящими глазами. – За что? Ведь такая маленькая вероятность, всего один случай на сорок тысяч, а по некоторым данным – вообще на сто тысяч… Ну почему именно с нами это должно было произойти? Почему именно Лисик?

«Вот он и настал, этот момент, – с неожиданным для себя спокойствием и даже словно бы отупением подумал Александр Иванович. – Мне придется за свою ложь заплатить здоровьем внучки, а может быть, и ее жизнью. Надо сказать правду наконец. Но что изменится от этой правды? Алиса поправится? Нет. Так зачем она нужна, моя правда?»

– Это я во всем виноват, – произнес он негромко, но очень отчетливо. – Простите меня.

Две пары заплаканных опухших глаз – жены и Веры – непонимающе уставились на него.