Обратная сторона Луны

— Оттащите в подвал, в ту комнатушку, где крюки для туш, и пусть туда принесут жаровню.

— Зачем жаровню?

— А ты как думаешь, или ты считаешь, что они вот так тебе все расскажут?

— Но…

— Никаких «но», Прохор. Ты меня с детства знаешь, так что поверь: раскаленное железо крайнее мера, но мне нужно понять откуда взялись эти твари. Если они представители новой власти — это одно. Если же это всего лишь дьявольщина, которая выползла на свет на фоне всеобщего бедлама, то с этим можно совладать. Когда мы поймем, с чем имеем дело, то я приму соответствующее решение. Ведь это уже третий отряд красногвардейцев и оттого, что мы его уничтожили, вы не защититесь ни от пятого, ни от шестого… Эти экспроприаторы будут обирать вас, пока вы не пойдете по миру с протянутой рукой. Надо разобраться, что к чему, и принять соответствующее решение.

Прохор кивнул и, развернувшись, отправился поговорить с односельчанами, а я вышел из дома и торопливо, пока не стемнело, направился к конюшне, так в закутке лежали инструменты. У меня было большое желание наточить оба серебряных клинка. Пусть это и не ахти какое оружие в обычном бою, но как показала практика, на оборотней оно действовало безотказно. Так что стоило подточить клинки, чтобы они могли резать не только плоть демонов, но и то, чем она могла оказаться защищена. А, кроме того, в ящике с инструментами лежал с десяток заговоренных пуль, оставленных мною несколько лет назад, когда я в последний раз заезжал в усадьбу по пути на юг в горы Афгула.

* * *

Это был подвал под подвалом. Земляные стены, земляной пол и ржавые стальные крючья свисающие с деревянного потолка. Раньше тут держали мясные туши. Потом, когда в нашем имении перестали растить скот на убой, подвал опустел. Ныне же кроме крюков ничего не напоминало о прошлом, даже запах протухшей крови, который, как казалось мне в детстве, был неистребим, исчез куда-то.

Теперь же дворовые постарались. На земляной пол постели ковер, сверху из людской принесли несколько стульев и жаровню с длинными стальными шомполами. И теперь красноватые отблески пламени играли на бурых стенах. Несколько стариков сгрудилось за жаровней в ожидании продолжения действа. Посреди подвала связанные по рукам и ногам болтались на крюках два оборотня в обрывках человеческой одежды. Выглядели они жалко, поскольку Прохор и его люди поработали с ними от души.

К этому времени обе твари окончательно утратили человеческих облик и теперь напоминали скорее волков, переодетых в человеческую одежду, чем людей. Мне же до сих пор не давал покоя вопрос: почему они там, в Гостиной зале не стреляли. Ведь оба были вооружены и тем не менее не сделали ни одного выстрела. Я долго мучился этим вопросом и лишь находясь в Р’льехе случайно натолкнулся на один очень интересный документ, касающийся ликантропии. Его написал один англичанин — пуританин, много путешествовавший по северной и центральной Африке. Этакий рыцарь без страха и упрека. Сейчас уж точно не припомню как его звали, то ли Соломон Кан, то ли Соломон Кейн. Так вот в одном из своих дневников он описывал свое столкновение с человеком-ягуаром. Причем этот оборотень был белым, подхватившим проклятие, где-то в дебрях Африки. Этот оборотень выступал на стороне «правых» с точки зрения автора. Он даже спас факторию белых, во время восстания одного из чернокожих племен. Но дело не в том. Автор манускрипта — назову его по имени, его-то я помню точно — Соломон, утверждал, что оборотень очень боялся вспышек огня и громких звуков. И значит выходило так, что оборотни просто не любили огнестрельного оружия, не пользовались им в надежде на свою силу, зубы и когти, а пистолеты им нужны были для видимости… Кроме того оборотни бывали врожденными и обратимыми. Первые рождались при неудачном положении звезд или страдали от родового проклятия. Вторые… превращались в чудовищ в результате укуса. Так что где-то должен был находиться врожденный оборотень. Вот о нем-то я и хотел выведать у пленных тварей. Ведь считалось, что если обыкновенного человека укусит оборотень, то он вскоре станет чудовищем, но если убить Главного оборотня, того с кого все началось, то есть человека с родовым проклятием…

Но все это я узнал много позже. А тогда…

Тогда в восемнадцатом, меня прежде всего интересовал вопрос: что они за твари, откуда свалились на нашу голову.

Итак, поигрывая двумя, теперь уже острыми как бритва клинками, отливавшими голубоватым светом, я приступил к допросу. И первым моим вопросом было:

— Как вы превратились в этих тварей?

— Мы не твари, — пробормотал один из них, при этом слова его были столь неразборчивы, что скорее походили на волчье рычание, а не на человеческую речь.

— Ну да, на Руси оборотни издавна считались существами хорошими… чего о вас сказать нельзя. Собственно меня интересует только один вопрос: по какому праву вы тут беспредельничаете и кто вас послал.

— Нас послал Питерский пролетариат. Мандат товарища Троцкого среди бумаг, что вы у нас отобрали.

— Только вот я сомневаюсь, что господин Троцкий приказывал вам людей жрать.