«Беги!» – кричала Ольга, обращая на себя внимание всех, кто просто ждал, встречал, провожал или хотел уехать. Крик превратился в рыдания, двери вокзала уже закрывались за ее спиной, она оглянулась. Кровь была на полу, кровь сочилась из носа и из губ ее долгожданного любимого человека. «Ему больно! Ему теперь больно!» – жалость к нему, отвращение к людям – все смешалось в голове, вызвав новую волну истерики. Сухие слезы, комки в горле, помутнение сознания и кровь. Вокруг Алекса все в крови! Потом папина машина, дом, подъезд, квартира, комната, ключ.
19 – Горько!
Виктор был здесь все это время. Сколько она провалялась на кровати, давясь сухими всхлипами? День, два? Но его уверенный голос, полный сожаления, она слышала отчетливо. Мама не переставала причитать, голос отца расклеился от выпитого – не удивительно, если он снова подсядет на коньяк. И только он – молодой и гордый летчик – держал ситуацию под контролем. Этому, видимо, учат в летной школе, а может семья военного нанесла свой отпечаток.
Оля вдруг осознала, что вернулась в реальность. Она слышала и понимала, что происходит вокруг. Ее дом, ее комната, ее письменный стол с открытым нижним ящиком. Письмо! То самое письмо Алекса с датой приезда лежало здесь, собственно, как и все остальные его письма. А еще ее дневник и старые конверты, предназначавшиеся Максиму. Целый ящик теперь уже бесполезной писанины. Слезы снова накатили, в груди защемило.
«Дура! Какая же я дура! Как можно было оставить письма? Их надо было спрятать, сжечь! Я сама привела их на вокзал, указала время и место…»
Оля, опираясь о край стола, сил в ногах совсем не было, придвинулась к столу и упала на колени. Вот они, небрежно разорванные конверты, адресованные ей. Тут все: все ее тайны, его тайны… Его! Оля судорожно стала перебирать письма, пытаясь найти то единственное, в котором Алексей рассказал ей, что не обращался в волка уже семь лет.
«Виктор! Только он мог найти письма. Родителям бы это и в голову не пришло. Это все он!»
Наконец она нашла его. В отличие от других этот конверт лежал между страничек ее дневника. Внешне не тронут. Да и слишком оно длинное – не стал бы он его читать, когда счет идет на минуты.
«Он сразу увидел время и место, он не смотрел глубже» – убеждала себя Оля, но избавиться от тайны нужно. Вытащив листы, исписанные ровным красивым почерком, который она успела так крепко полюбить, Ольга рванула край. Потом еще и еще, на очень, очень маленькие кусочки, чтобы не склеить, не догадаться по обрывкам слов. Сердце бешено колотилось. Она так берегла эти листы и конверты. В них хранилась ее истинная любовь, в них была она настоящая, в них был Алекс… Где он теперь? Что с ним сделали?
В дверях повернулся ключ. «Наверняка, тоже работа Виктора. Дверь закрывается с обеих сторон, но ключ только один. Заведомо вытащил и переставил. Все продумал!»
Это был он. Как всегда хорош собой; на губах мелькнула улыбка, когда он увидел, чем она занимается.
– Я могу помочь, – спокойным голосом сказал он, прикрыв за собой двери.
– Уже помог! – бросила Ольга и попыталась собрать в кучку разбросанные вокруг нее обрывки бумаги.
Виктор, как и раньше, проигнорировал злой выпад. Прошел в комнату и присел на край кровати.
– А что я по-твоему должен был сделать? Помахать рукой уходящему поезду?
Ольга, насупившись, молчала.
– Мою невесту, женщину, которую я люблю, собираются увезти неизвестно куда, а я должен молча смотреть? Ты злишься, что я борюсь за свое счастье? Что сбиваю в кровь колени, чтобы вернуть тебя? Или, что мучаюсь ночами, пытаясь простить тебя?
– Я не просила меня прощать! – Оля попыталась встать, но сил не было. Попытка получилась жалкой, и осталась без внимания.
– А что ты предлагаешь?
Она не знала. Вернее знала, но сказать не смогла.
– Что ты молчишь? Не хватает смелости спросить, что стало с молодым поклонником?
Оля подняла глаза. Вопрос мог бы прочесть любой.
– Он в изоляторе. Его будут судить за дезертирство.
– Но он не убегал, он уволился! – возмутилась Оля.
– Это он тебе так сказал? Или ты сама так решила? Или военному трибуналу виднее?
– Это ты? Это твой отец?! – у Ольги в голове так ясно сложилась картинка: конечно, он все понял, ведь Алекс был в военной форме, и, само собой, ему ничего другого не пришло в голову, кроме как воспользоваться отцовскими связями. Не за попытку же сбежать с девушкой, садить человека в тюрьму? А вот за вероломное дезертирство – в самый раз. Скорее всего, уже все решено, и приговор будет лишь формальностью. Что с ним будет? – Что с ним будет?!
– Ничего страшного – отмотает лет пять по лагерям и вернется в наши стройные военные ряды, – Виктор опустился на корточки, чтобы смотреть ей прямо в глаза, попытался взять за руку, – Оля, так будет лучше…
Она одернула руку, стукнулась локтем об стол, но резкая боль не ранила ее так, как слова «отмотает лет пять», слезы вернулись, а с ними и истерика. Всхлипы вновь завладели всем ее телом, она затряслась и очутилась в крепких объятиях. Попыталась вырваться, но ничего не вышло.
– Пусти меня, – кричать не получалось, – пусти!