Они лежали, обнявшись, пока не потемнело и последний огонек в буржуйке не распрощался с жизнью.
– Обещай, – Ольга приподнялась на локте, – что не бросишь меня.
Максим кивнул.
– Ты не понял. Каждый день. Всегда.
– Каждый день. Всегда. Пошли домой. Здесь спать нельзя.
Как и обещал, Максим пришел к ней следующим утром с термосом и свертком с едой. И увел из дома. Они опять ушли в старую колокольню и провели там целый день, рассказывая о себе все новые и новые истории. То же самое Макс сделал на следующий день, и на следующий. А утром четвертого дня на пороге их остановила Настасья:
– Поговорим.
10– 6,5 недель
Как ни странно, но календаря в семействе волколаков не было. Поэтому Ольга завела свой, начиная от 8 марта. Каждый день она делала пометки в потрепанном блокноте, который чудом нашел Максим у кого-то из местных жителей. Читать и писать здесь не очень-то любили. Собственно, как и Ольгу. Правда, со временем на нее перестали показывать пальцем, стоило ей показаться на улице. А миновать случайные встречи у девушки никак не получалось. На кону была любовь самой Настасьи, которая так резко переменилась с тех пор, как опальные влюбленные вернулись домой. После вымученного разговора хозяйка дома таки смирилась с нежеланной невесткой, но принимать ее с прежней любовью отказывалась. Поэтому Оля сочла нужным доказать свою преданность полным погружением в деревенскую жизнь. Напрятавшись вдоволь от Настасьи в старой колокольне, Ольга решилась на первый шаг и предложила Настасье разделить домашнее хозяйство. И уже на следующее утро вкусила все прелести сельской жизни. Ранний подъем – лишь малая часть того, что выпало на ее долю. Оказалось, что вся вода в доме берется из колодца далеко от дома. И на еду, и на питье, и на стирку, и на мытье нужно было таскать и таскать ведра.
Именно у колодца Ольге и приходилось включать режим Снежной Королевы, иначе встречи с местными жителями превратили бы ее в параноидальную особу. Такого нездорового внимания к себе вряд ли кто осилит. Женщины, одетые налегке перешептывались и кивали в сторону, закутанной в шарф по самые глаза, чужачки. Порой их шепотки переходили в полный голос, и Ольга вынуждала себя поворачиваться и гневно пилить глазами громких сплетниц. Мужчины девушку и вовсе сторонились, как прокаженную. «Боятся влюбиться» – утешала она себя и улыбалась под оледеневшим шарфом. Хуже всего были дети. Не ведая ни страха, ни морали они громко смеялись у нее за спиной, показывали пальцами и даже иногда запускали в нее снежки. Оля сначала злилась и пыталась утихомирить сорванцов строгим голосом, но те только баловались пуще прежнего. Тогда она избрала тактику нападения и на каждый снежок отвечала пятью, а то десятью бросками, превращая поход за водой в снежные баталии. Это кончилось печально, когда Оле удалось забросать одного мальчишку так, что тот расплакался. Мамаша хулигана поспешила в этот же вечер высказать Настасье, как эта «чужеродная девка» издевается над невинными детьми. Пришлось сдать позиции, да и сорванцы, однажды поплатившись стали потише.
Помимо обеспечения дома водой Ольге вменили стирку. В первый же раз, оставшись один на один с тазиком и мылом, она прокляла этот архаичный мир. В ее оставленной в том мире квартирке была замечательная стиральная машинка с валиками для отжима белья. Здесь же и штаны, и простыни приходилось сжимать вручную. И если с этим Оля справлялась плохо, в теплушке вырастали лужи, которые так и норовили растянуться по всему дому. Поэтому последующее мытье полов было Оле обеспечено.
К прочей уборке у нее доступа не было. Настасья сама вытирала пыль, штопала одежду, перебирала старые вещи и что-нибудь рукодельничала. Правда, в готовке Оля тоже помогала. И это было самым приятным занятием. Когда две женщины оказываются на одной кухне, и одна из них предельно послушна, и дело спорится и разговор складывается. Оля чистила овощи и рыбу, резала, крошила. Мясом же занималась сама хозяйка. Еще Ольга сеяла муку и даже иногда сама заводила тесто. За работой она старалась узнать у Настасьи как можно больше о местных традициях и обычаях. Однако та говорила о них односложно и не совсем понятно. Чаше всего она вспоминала общепринятые праздники и гулянья. Немного рассказала о некоторых жителях деревни. О мужике в тулупе, например. Оказалось, он вовсе не старейшина, а лишь его сын. Прав на самоуправство у него никаких нет, но так как его старик из дома разве что пару раз в году нос показывает, его многие слушаются. Но станет ли он следующим старейшиной никто сказать не может. В деревне много достойных мужчин, и выбирать, кто из них самый достойный будут всем народом. Любитель тулупов, как и говорил Максим, не раз приходил к Настасье свататься. Жена его умерла при родах, сына он не уберег еще маленьким от диких волков, и остался бобылем. Мужик он, конечно, хороший, да только Настасья уж никого рядом с собой не представляет. Но вот о Семене, отце мальчиков, говорить она совсем не любила.