Обратная сторона радуги

Ганс куда-то ушел, а я сел, задумался и неожиданно задремал, бессонные ночи все-таки дали о себе знать.

Никогда не верил в мистические глупости, но только что увидел во сне отца, таким, как его запомнил. Он очень любил подолгу молча сидеть у окна.

– Густав, – позвала его мама.

– Извини, дорогая, я задумался.

Он часто так «задумывался», а я вот посчитал это зазорным, и в этом, должно быть, моя главная ошибка. Я был уверен, что доктор Геббельс обо всем уже подумал и освободил меня от этой необходимости. Я безоговорочно ему поверил, когда он говорил о том, что немцев вводили в заблуждение и разлагали морально хитрые евреи. Я почувствовал себя одураченным, я был охвачен яростью и готов был мстить, но мстить оказалось некому.

Но даже когда я полностью разочаровался в фашизме, все равно еще долго пытался найти способы его оправдать с упорством близких родственников отъявленного негодяя. Пора признать – прекрасная идея рухнула. Осталась только Германия, превращенная в погребную яму отчасти и моими руками. И я не могу себе этого простить.

Знаешь, дневник, что сотворил Ганс, как только мы прибыли в Польшу? Напился, как свинья, вместе с охранниками. Выглядел он отвратительно. А потом еще и гордился, «Знай наших!» Ганс откровенно глуп, но зато он умеет играть добропорядочного человека. Именно играет, а не является таковым. Такие люди не ходят стаями, они оказываются одиночками. Это отнюдь не фюрер и не доктор Геббельс, это мой отец, память о котором я, кажется, растоптал окончательно. И те ребята из «Белой Розы», и тот парень из Стокгольма, которого я ненавидел. Все они что-то понимали. Что-то такое, что я вовремя не разглядел, а Гансу так и вовсе безразлично. И они были признаны врагами, а такие, как Ганс, всегда на коне. Мне стыдно, что это мой друг! Но, может быть, мне и повезло, мне все-таки удалось копнуть глубже, и, поняв это, я почувствовал себя почти счастливым.