Обратная сторона вечности

Странная это была картина. Вокруг шумело сражение, падали со стонами и криками умирающие и тяжело раненные люди, легко раненные продолжали сражаться, не обращая внимания на свои царапины. Повсюду звенели клинки и глухо ударялись в податливую человеческую плоть тяжелые боевые топоры. Грохот, визг, лязг… И посреди этого ада, сошедшего на землю, стоял на коленях грузный седой старик в богатых доспехах и бережно прижимал к себе голову такого же старого, как и он сам, мертвеца. Но глаза его оставались сухими, возможно из-за жары…

Самаэль не питал ненависти ни к одному из безжалостно уничтоженных им людей. Просто так повелось, что одни убивают, а другие умирают. Наоборот было бы точно так же — просто среди мертвых оказался бы он. Возможно, что ему было даже слегка жаль двух стариков, защищавших свой город от нашествия врагов, — он тоже повел бы себя именно так. Но правила игры были установлены уже слишком давно, чтобы пытаться их изменить. И старики знали, на что шли. Они были достойны уважения, а поэтому о пощаде речь не шла. Он только подождал, пока вельможа обнажит свой клинок, чтобы не нападать на него — безоружного.

Керемет не собирался сражаться с великаном. Он видел, как тот владеет мечом. Даже в молодости правитель не смог бы тягаться с урмай-гохоном, как ни неприятно признавать подобный факт. Только не погибать же стоя на коленях. И вельможа вытащил меч, приготовившись к последнему в своей жизни сражению. Гигант в золотом венце взмахнул своим клинком, и Керемет в последний миг смог рассмотреть это прекрасное оружие — явное произведение искусства мастеров глубокой древности. И подивился еще, откуда это у варвара такое чудо.

А то, что говорят, будто напоследок перед глазами проносится вся предыдущая жизнь, оказалось ложью. Керемет хотел еще раз увидеть лицо одной женщины, которую, как выяснилось, любил, но такого подарка никто из богов ему не сделал. Он увидел только падающий на него сверху, из бездонного белого неба, сноп огня, похожий на прямую молнию…

Было, правда, очень больно в груди. А в остальном ничего, нормально.

Умирать оказалось вовсе не страшно.

Победоносная армия урмай-гохона Самаэля в несколько недель завоевала Сихем и теперь стояла в одном кратком переходе от столицы государства — Файшана. Файшан считался неприступной крепостью, потому что был выстроен на одной из небольших и немногочисленных гор страны, которая по преимуществу была равниной. С трех сторон крепость защищали отвесные скалы, а с четвертой — довольно быстрая и глубокая река, носившая смешное имя Ленточка.

Сам Файшан, конечно же, был во много раз больше, чем оборонительная крепость, и раскинулся по обе стороны Ленточки. Причем на левом, пологом, берегу было разбито множество прекрасных садов, искрились под солнцем искусственные водоемы, в которых сновала серебристая рыба, были выстроены прекрасные виллы для знати и дома богатых ремесленников, составлявшие несколько отдельных кварталов. Бедняки жили ниже по течению, промышляя рыбной ловлей и перевозом.

Занятый постоянными дворцовыми переворотами, Сихем не придал серьезного значения отчаянному призыву о помощи, пришедшему из пограничного Аруза. Во дворце нынешнего правителя — Аламжи — посудачили, что тамошний правитель стар, безынициативен и глуп наверняка. Единственное его достоинство заключалось, по мнению придворных, в том, что он не был в милости у предыдущего государя, а значит, нынешнему должен быть верен и предан всем сердцем. Что же касается пограничного конфликта, то скорее всего у варваров голод и они рвутся в Аруз, чтобы там добыть себе еды. Но воевать они не осмелятся, как никогда не смели, и все в конечном итоге обойдется. Ну, отделаются граждане легким испугом, так ведь не грех им вспомнить, что они охраняют границу великой державы, и растрясти жирок в одной-двух стычках. А варварам не лишне будет почувствовать мощь сихемской армии, чтобы отбить у них охоту в дальнейшем повторять столь опрометчивые шаги. Так рассудили, так постановили и забыли за ненадобностью.

В тот день в царском дворце был пир по случаю дня рождения государя Аламжи, и прекрасные жены нового владыки танцевали для него веселый и зажигательный танец, постепенно избавляясь от лишних метров прозрачной ткани, когда на пороге появился окровавленный, покрытый пылью и грязью с ног до головы человек.

Стража оторопела, не соображая, впускать его и портить праздник одним только жутким видом гонца — и расплачиваться за этот поступок. Или не пускать, чтобы не расстраивать государя и знать, — и отвечать за самоуправство и сокрытие важных известий.

А гонец хрипел и корчился на мраморном прохладном полу, обагряя его кровью многочисленных ран, и кто-то уже нес ему воды в чаше, кто-то звал лекаря, а кто-то со всех ног мчался за первым министром Хашумом, чтобы переложить на него всю ответственность за происходящее.