Обратная сторона войны

Если оставить военную базу и пройтись по городу, вам встретится множество серых кафе. Это не места отдыха. В них заливают страх и тоску. Убогие забегаловки: засиженные мухами стены, столы, покрытые грязной клеенкой. В баре – паленая осетинская водка и кабардинский шмурдяк, именуемый коньяком. На закуску вам подадут салат из капусты, борщ и котлеты. В лучшем случае кусок вареной курицы. Посетители – небритые милиционеры, с лицами, опухшими от дешевого алкоголя, в серых бушлатах и с автоматами. Иногда в эти кафе заглядывают журналисты, иногда военные, прилетающие из Чечни. Бывают ребята из ОМОНа или из СОБРа, сопровождающие в тыл какого-нибудь «важняка».

А вот новички, которые только едут в Чечню… Их такие условия пугают. Они в кафешках не столуются. Это потом, на обратном пути, одурев от сухпайка и казенной каши, они будут здесь ужинать с большим удовольствием.

Моздок – это еще и пресс-центр, трещащий по швам от набивающихся в него журналистов. Иностранцы добираются через Нальчик и Минводы. Берут такси и едут сюда. Часами простаивают на КПП. Потом в сопровождении военных прибывают в пресс-центр. На втором этаже в большой пыльной комнате они сутками ждут, в надежде получить разрешение снять войска. Услышав ответ, как правило, отрицательный, они матерятся по-русски, разворачиваются и уезжают. В Гудермес, в Аргун… Туда, где Дудаев. Успешно получают индульгенцию министра информации Ичкерии Мовлади Удугова и снимают боевиков. Я не забуду шведскую журналистку, взрослую даму, плачущую навзрыд. Мне было ее по-человечески жаль. Это ж надо, отмахать из Европы тысячи километров, чтоб получить от ворот поворот. Тем временем за кордоном крутят сюжеты о зверствах военных, страданиях мирного населения и подвигах «бойцов чеченского сопротивления».

А для меня Моздок – территория очищения. Приезжаю сюда, и уходят все заботы, переживания, проблемы. Все, что волновало дома, теряет ценность. Я улетаю за Терек новым человеком. Без прошлого и будущего, имея лишь смутное настоящее.

Что со мной произойдет там, в Грозном, сегодня? Я не знаю.

Но эта война в Чечне для меня началась не вдруг. Была прелюдия.

Независимая и ужасная

Первый раз я оказался в Чечне еще до войны. За три месяца. Никто не заставлял. Просто сказали: «Хорошо бы съездить». Вокруг Чечни уже стояла блокада. Телефон. Набираю Грозный:

– Можно приехать?

– Приезжайте, если вас свои же по дороге не шлепнут.

Нормально…

– А приеду, куда обратиться?

– В резиденцию президента Ичкерии. Спросите Ширвани Пашаева.

– Спасибо.

Там есть дудаевская власть. В Грозном. Рядом, на равнине, есть оппозиция. Ага… С официальными «грозненцами» я уже поговорил. Для страховки ищу дополнительные выходы. Того, кто хоть чем-то сможет помочь в командировке. Задача: узнать, что там происходит в этой Чечне. Разобраться. Написать, снять сюжет. Мне дают телефон человека из чеченского нефтяного министерства. Это, как я понял, контакты оппозиции. Той, что с Дудаевым в контрах. Запутано все. Тут и там чеченцы, и они борются друг с другом. Кручу пальцем телефонный круг. Говорят: «Прилетайте! Провезем! Сперва в Ингушетию, а потом в Грозный, только захвáтите с собой еще человека. Она из Америки».

Летим. Я, оператор Володя Рыбаков, видеоинженер Андрей Коляда. Я работал с ними уже. В Абхазии и Приднестровье. Вова похож на революционера-бомбиста или студента-народовольца. В фильмах про революцию я таких видел. Высокий, поджарый, с черной окладистой бородой. С длинными черными волосами. Голос – баритон. Хотя он не слишком часто им пользуется. Молчун. Дальше… Он в очках. За линзами – умные и… глубокие глаза. Да… Разве про глаза говорят «глубокие»? Нет, наверное. Но когда я встречаюсь с Вовой взглядом, боюсь утонуть в почти ощутимой бездне его невысказанных мыслей и потаенных знаний. Впрочем, в быту Рыбаков абсолютно предсказуем и комфортен. Сдержан, скромен, в эмоциях экономен. Хотя… Может он иногда вдруг, листая «Спорт-экспресс», азартно хлестануть себя по коленке ладонью, вскочить, нервно пройтись туда-сюда по комнате и воскликнуть: «Во блин!!! Вот «Зенит»!!!

После такой ажитации Рыбаков обычно достает коробочку с табаком, листик специальной бумаги, машинку для самокруток, и через полминуты закуривает любимый «Жетан». И это не понты. Обычные операторские финтифлюшки. Да-да, операторы, как правило, известные оригиналы. Любят обвесить себя портативными фонариками, карманными пепельницами, швейцарскими многофункциональными ножичками (обязательно чтоб в наборе зубочистка была), складными серебряными стаканчиками и т. д. и т. п. И еще… Вова – из Санкт-Петербурга. Как и все питерские, он обожает Довлатова, болеет за родную команду «Зенит» и старается не ругаться матом. И мы его не провоцируем. В работе Рыбаков неутомим, изобретателен и прилежен. Он талантливый оператор, стремящийся не к ремеслу, но к искусству.