Обратная сторона войны

Фиксер Назир частенько опаздывает. О, вот и он! Седой, поджарый, неизменно в свежей рубашке и легких парусиновых брюках и в охотничьей шляпе цвета хаки на голове. Да, и сигарета! Обязательно сигарета. То зажатая в губах, то дымящаяся меж пальцев. Бывший полковник-артиллерист, учился в Питере в Михайловской артакадемии, жена русская, две красавицы-дочки. Ему лет шестьдесят. Ироничен, тонок, аристократичен. Назир мне достался, если так можно сказать, по наследству, от Жени Поддубного. Женя – это наш корреспондент, профессор анатомии сирийского конфликта. Он почти живет в Сирии и часто помогает мне своими советами. Но с нашим фиксером я был знаком и раньше, заочно. Мне его рекомендовала королева сирийского репортажа Настя Попова. Да-да, именно королева. Сколько времени она провела здесь на передовой! И не просто снимала собственные перебежки и стрельбу в пыльную даль. Это были шедевры! Рассказы о жизни людей на войне. На ее репортажи ссылался российский МИД, доказывая правоту московской позиции по Сирии, боевики ее приговорили к смерти, а Кремль наградил медалью «За отвагу». Даже музей Анастасии Поповой организован где-то на Западе. И вот она-то мне и сказала: «Лучше Назира в Сирии тебе не найти». И это оказалось правдой.

Вообще, тема переводчиков, проводников, она особая. Стоит остановиться на ней чуть поподробней. Взять хотя бы наше недавнее путешествие в Кандагар. Прилетев в Кабул, я никак не мог найти толмача. Никто из афганцев не хотел лететь на юг страны. Там вообще небезопасно, к тому же талибы попытались штурмом взять миссию ООН в центре города. И вот, о чудо, нашелся наконец камикадзе из местных. Муса. Двести долларов в день (гонорар короля или королевы). Молодой, приземистый, широколицый, без усов и бороды, в белой мусульманской вязаной шапочке. Был он внимателен и даже услужлив. Неотрывно следил за моим лицом, словно пытался внять не только звуковой информации, но и прочитать кое-что по моему взгляду, по моей мимике. Переводил он через пень-колоду, но выбирать было не из чего. Полетели и натерпелись. Интервьюируемый, к примеру, говорил минуту-две, Муса сужал перевод до пары фраз. И хоть ты лопни! А когда в последний день я (идиот) выдал ему зарплату чуть раньше времени, Муса обнаглел. Он вообще перестал переводить. Просто говорил: «Да» или «Нет». И сколько я его ни просил, ни умолял, ни ругался, толмач стоял на своем, как ишак на горной тропе! Кошмар. По возвращении в Кабул мы поменяли его на интерпретера Борю. Сам рыжий, в очках, без усов и бороды, с внешностью вполне европейской, новый толмач был одет в афганский шальвар-камиз. То есть в длиннющую рубашку и в широченные порты́ с калошами. Боря был наполовину пуштун, наполовину украинец. Жил то в Кабуле, то во Львове. Русского он не знал, а переводил сразу на мову. И я, вспоминая свой опыт службы на Западной Украине, уже преобразовывал все им сказанное в русскую речь. Прелесть! А другой мой афганский переводчик, молодой парень Ашмат, вообще выучил русский язык «по телевизору». Я с ним сотрудничал в девяносто восьмом году. Каким-то образом у них в Мазари-Шарифе ловился российский канал. И по словарному запасу Ашмата можно было определить, что у нас там в стране происходит. Он почти знал весь блатной сленг! Знал, кто такие менты, кто такие бандиты. И рассуждал о главных интригах страны: Пугачева – Киркоров, Николаев и Королева. Представляю, какое впечатление о России у таких вот Ашматов складывалось тогда! Но! Мы в Сирии, вернемся из Азии на Ближний Восток. Наш фиксер Назир заходит в фойе энергичным шагом. Зажатая во рту сигаретка. Рукопожатия, лукавый взгляд сощуренных от табачного дыма озорных серых глаз.

– Ну? Поехали?

И, не дождавшись ответа, он хлопает в ладоши, взбадривая наше сонное царство:

– Давай-давай! Поехали!!!

Мы грузимся в его белую «Тойоту». Все, к приключениям готовы!

Здесь, в Дамаске, самая что ни наесть обычная восточная жизнь. Народищу – целый рой! На перекрестках и у мостов посты полицейские. Позиции пулеметные, обложенные мешками с песком. Все. А так… Кафе, магазинчики, дети, женщины. Мужчины расслабленные. Суета базарная. Единственное, торговцы иной раз разводят руками и цокают языком: «С перламутровыми пуговицами? Извините, нет!» И виновато добавляют: «Фабрику разбомбили». Почти всегда это правда.

Чем ближе к окраинам, тем чаще встречаются огороженные бетоном военные объекты. Направлять в их сторону камеры запрещено. Везде портреты лидера Асада.

В городе он изображен в штатском костюме. На военных объектах – в камуфляже. А иногда в камуфляже и в темных очках.

Быстро заскакиваем в Генштаб, где у Назира все схвачено, и, получив индульгенцию, неспешно колесим на передовую.