Обратная сторона войны

Когда ты по свистку, по знаку,
Встав на растоптанном снегу,
Готовясь броситься в атаку,
Винтовку вскинув на бегу,
Какой уютной показалась
Тебе холодная земля,
Как все на ней запоминалось:
Примерзший стебель ковыля,
Едва заметные пригорки,
Разрывов дымные следы,
Щепоть рассыпанной махорки
И льдинки пролитой воды.
Казалось, чтобы оторваться,
Рук мало — надо два крыла.
Казалось, если лечь, остаться, —
Земля бы крепостью была.
Пусть снег метет, пусть ветер гонит,
Пускай лежать здесь много дней.
Земля. На ней никто не тронет.
Лишь крепче прижимайся к ней.
Ты этим мыслям жадно верил
Секунду с четвертью, пока
Ты сам длину им не отмерил
Длиною ротного свистка.
Когда осекся звук короткий,
Ты в тот неуловимый миг
Уже тяжелою походкой
Бежал по снегу напрямик.
Осталась только сила ветра,
И грузный шаг по целине,
И те последних тридцать метров,
Где жизнь со смертью наравне.

Вот она, истинная, неприкрашенная, суровая правда войны! Чувства и переживания человека в бою!»

Помните, «у каждого человека есть свое чувство опасности»? Николаев был обстрелянным офицером, для него минометный обстрел был совсем иным, нежели для новичков, которые в каждом взрыве видели неминуемую смерть.

Однако во время войны опытные кадры постепенно выбивались, а в армию вливались все новые и новые призывники, и вплоть до последних месяцев проблемы оставались теми же — проведение операций необстрелянными новобранцами. Отсюда компенсация качества количеством, и поэтому же пренебрежение командования человеческими жизнями.

Здесь проявлялись и низкое качество солдат, и усталость уцелевших старослужащих и элементарное разгильдяйство, неизбежно проявляющееся при скоплении десятков тысяч человек, находящихся между жизнью и смертью. Словом, все то, что невозможно заранее планировать, но что грамотным командирам постоянно приходится учитывать, иметь в виду.

Старый фронтовик Виктор Астафьев рассказывал: «Но это надо еще помножить на нашу Россию, на наше раздолбайство, нашу необязательность, нашу халатность. Ведь к нам в тыл пройти немецким разведчикам ничего не стоило: как хотели, так и шлялись. Был случай, когда с одного места немцы семь человек «языков» взяли перед самым наступлением. Везде части, техника, люди — плюнуть некуда. И все спят… Сколько приказов разных было: не спать на передовой, шляться будут — не пропускай! А как не пропускай? Ну, вот они идут, ведро картошки тащат. «Стой, б..!» — «Чего стой?» — «Ну стой!» — «Чего стой, чего ты?» — «Стой, говорю, нельзя тут ходить!» — «Вот твою мать… А кто сказал, что нельзя?» — «Стой? б… назад!» — «Да чего? Картошку идем сварить!» — «Нельзя!» — «Сейчас, курва, винтарь сыму, как вдарю — враз лапы кверху загнешь!..» Ну, пропустил этих, потом другие идут, коня ведут раненого добивать, там третьи, четвертые, еще и еще. Вся передовая шляется, кормится, ворует, ищет что-то. У всех свои дела. К сорок четвертому году на передовой и мастерские работают, сапоги на заказ шьют: один в танке или самолете кожу с кресел ободрал, второй у офицера седло стрельнул на подметки, третий шпильки делает, четвертый бересту добывает — сапоги-то сооружение сложное. А ты за них дежуришь, копаешь, то, другое…»

В дневниках Й. Геббельса есть любопытные записи, которые также отмечают усталость от войны и снизившиеся боевые качества советских солдат. Приведу некоторые из них. На мои взгляд, они интересны тем, как враг оценивал нас в конце войны.

«Передо мной лежит приказ маршала Конева советским войскам. Маршал Конев выступает в этом приказе против грабежей, которыми занимаются советские солдаты на восточных немецких территориях. В нем приводятся отдельные факты, в точности совпадающие с нашими данными. Советские солдаты захватывают прежде всего имеющееся в восточных немецких областях запасы водки, до бесчувствия напиваются, надевают гражданскую одежду, шляпу или цилиндр и едут на велосипедах на восток. Конев требует от командиров принятия строжайших мер против разложения советских войск. (…)