Обратная сторона войны

Другое дело, когда видишь несущийся на тебя снаряд, видишь приближающуюся гибель. Видишь и ничего не можешь поделать, чтобы ее избежать. Когда на тебя летит, как в замедленном кино, 300 килограммов взрывчатки, которые сейчас взорвутся где-то рядом, то спасти может лишь чудо, а не броневые укрытия, которые в это мгновение кажутся такими ненадежными!

И иногда чудо случается. Для одних. Например, для баталера Новикова, который, уцелев, имел возможность впоследствии описать увиденное.

Но не для других.

«В этот момент недалеко от судна упал снаряд в море, скользнул по его поверхности, разбросал брызги и рикошетом снова поднялся на воздух, длинный и черный, как дельфин. Двадцатипудовой тяжестью он рухнул на палубу. На месте взрыва взметнулось и разлилось жидкое пламя, замкнутое расползающимся кольцом бурого дыма. Меня обдало горячей струей воздуха и опрокинуло на спину. Мне показалось, что я разлетелся на мельчайшие частицы, как пыль от порыва ветра. Это отсутствие ощущения тела почему-то удивило меня больше всего. Вскочив, я не поверил, что остался невредим, и начал ощупывать голову, грудь, ноги. Мимо меня с криком пробежали раненые. Два человека были убиты, а третий, отброшенный в мою сторону, пролежал несколько секунд неподвижно, а потом быстро, словно по команде, вскочил на одно колено и стал дико озираться. Этот матрос как будто намеревался куда-то бежать и не замечал, что из его распоротого живота, как тряпки из раскрытого чемодана, вывалились внутренности. Он упал и протяжно, по-звериному заревел».

Страшная сцена. Мельком, в двух предложениях проносится одна из бесчисленных судеб когда-то реально существовавшего человека. Каково ему было увидеть свои кишки, осознать свое положение и, еще не чувствуя боли, понять, что это СМЕРТЬ, и от этого зареветь протяжно, тоскливо.

«Какая, к черту, война, победа, Родина, когда Я умираю!!!»

В фильме С. Спилберга «Спасти рядового Райана» есть кадр, в котором солдат подбирает свою оторванную руку и мечется с ней взад-вперед.

Находящийся в шоке мозг не в состоянии работать логически, он отказывается принимать действительность. Найти, схватить свою часть тела («Это же мое! Это принадлежит только мне!»), куда-то бежать… Куда? К врачу! Он поможет… Главное, не уронить, не потерять эту часть, а то навсегда останешься без нее… «А как же я без нее?! Это мое!»

Эти кадры не являются художественной гиперболой, не есть плод режиссерской фантазии.

«Кочегар Ковалев, которому оторвало ногу, ползал по палубе, кружась, словно что-то разыскивая, и озабоченно кричал:

— Помогите мне, братцы! Куда она делась?. Я здесь стоял».

Неизвестность тяжести полученной раны пугает больше всего. В доли секунды, задолго до того как даст о себе знать невыносимая боль, проносится мысль: «Что со мной? Это конец, или еще нет?!»

«Один из снарядов попал в вертикальную броню, другой разорвался на крыше, уничтожив комендорской колпак. Человек, стоявший на подаче, свалился и закружился на четвереньках, спрашивая:

— Братцы, куда это мне попало?

На спине у него, между плеч, в лохмотьях разорванного платья расплывалось мокрое пятно. Лицо, добродушное и жалкое, быстро синело…»

(Нет, Эмиль Золя знал, о чем говорил, когда писал: «В первую минуту самые тяжкие раны едва чувствовались, и только поздней начинались страшные муки, вырывались крики, исторгались слезы». К его произведениям о войне следует относиться серьезно, и недаром критики упрекали его в излишней натуралистичности.)

И оглушенное взрывом сознание может породить самые дикие, самые невероятные мысли.

«Вдруг с грохотом ослепила вздвоенная молния. Ющин перевернулся в воздухе и ударился о палубу. Ему показалось, что опрокинулось судно. Он даже не понял, что его, находившегося в момент взрыва снаряда за броневой переборкой, не задело ни одним осколком. Он вскочил и с ужасом увидел на палубе, недалеко от своих ног, чью-то оторванную голову. «Не моя ли это?» — подумал Ющин и вскинул вверх руки, чтобы пощупать свою голову».

Взрывная волна врывается в любую щель, в каждую амбразуру, в образовавшуюся пробоину, рвет металл, шутя, корежит бронированные конструкции и несет с собой тучи осколков, кромсая человеческие тела внутри укрытий. Обычное разбитое стекло может изуродовать в один миг.

«[Командир] вдруг качнулся и, словно от ужаса, закрыл руками лицо. Белые перчатки его сразу стали красными. Казалось, что он заплакал кровавыми слезами. Матросы помогли командиру спуститься с мостика, а дальше он не хотел, чтобы его провожали, и сам медленно пошагал, направляясь к корме. Но тут же, раненный во второй раз, свалился замертво. (…)

Под ногами визжало битое стекло. Когда вылетели рубочные окна — не заметил. Штурман стоял рядом, и лицо его было ужасно — в страшных порезах. Стекла, разлетевшиеся острыми клинками, распороли нос, щеки, уши — он заливался кровью!

— Брэнгвин, помогите… я ничего не вижу…»

Воздушный удар бьет людей, словно тряпочных кукол, о стены, пол и механизмы, и вместе с осколками и огнем стегает их брызгами расплавленного металла, окалиной, железной стружкой.