Обратная сторона войны

Настроение было испорчено. Рэкетир… Я офицер! Ничего себе темки мне подбрасывают! Наверное, так и буду всякую дребедень снимать… Журналист без специализации, так сказать… Обыватель-то не задумывается: репортеры – они и есть репортеры. А ведь у каждого – свой фронт работы. Есть пуловские ребята. Они трудятся в президентском пуле. Куда Ельцин, туда и они. Есть правительственные корреспонденты, «белодомовские». Вон, Серега Милянчиков, в простонародье Миля'н. Его, знаете, как дразнят? Длинное такое прозвище, сложное: «Я и Черномырдин». К примеру, его спрашивают:

– Серега! Ты куда нынче ездил?

Милян делает серьезное лицо и начинает отвечать не иначе как: «Ну вот, я и Черномырдин…»

Есть люди искусства. Их поле – театры, кинематограф, выставки всякие.

Есть спортсмены: хоккей, футбол и так далее. А я кто? Что мне выпадет? Я всем всегда говорил и про себя молил тоже: «Никакой армии! Надоело!» Каленым железом выжгла в мозгу клеймо отвращения ежевоскресно принудительно просматриваемая программа «Служу Советскому Союзу»! Чтоб и я вот такой же бред нес с экрана, над которым в войсках смеются?! Увольте!

Вот только Тот, что наверху, над всеми нами, грозил мне пальчиком и, улыбаясь, произносил: «Нееет, товарищ, шалишь!»

Подвеска

И вот чеченская война для меня началась. Разве мог я предположить тогда, что продлится она два года и весь этот период будет моим. Тяжелым морально и физически, но легким профессионально, ибо на фронте не надо искать приключений. Они сами находят тебя. Не надо искать героев, их и так хоть отбавляй. Главное, держи камеру наготове и думай о работе.

Итак, если вам в начале первой чеченской кампании приходилось бывать в грозненском аэропорту «Северный», то, проникнув сквозь разбитый терминал, слева по курсу вы бы могли видеть одноэтажное здание ядовито-желтого цвета. Если подойти ближе, то рядом можно заметить большую армейскую палатку, окруженную маскировочной сетью. Я имел удовольствие прожить в этой палатке ровно четыре месяца. Город Грозный освободили шестого февраля, большая битва закончилась, но война шагала дальше, в сторону гор. Восьмой армейский корпус генерала Рохлина, который мы снимали во время штурма, убыл домой. Мы переместились на «Северный» и устроились в хозяйстве 135-й мотострелковой бригады. Один ее батальон стоял в городе, возле цирка, остальные были здесь, на подхвате.

В палатку нас привели вечером. Незнакомый офицер откинул полог, запустил внутрь и сухо представил:

– Вот. Телевизионщики. Будут жить у вас.

И сразу ушел.

Внутри веяло теплом и уютом. По краям стояли двухъярусные кровати. Печка щелкала пылающими поленьями, ее черная труба зигзагом прочеркивала пространство и, протыкая полог, исчезала вверху. Посередине в полутьме стоял сервированный большой длинный стол. Сало, наваленное кусками, вскрытые банки армейской тушенки, свежий зеленый лук пучками, стеклянные банки с болгарским перцем и помидорами, пачки галет из сухпайка и нарезанный ломтями серый солдатский хлеб. Из посуды я увидел лишь алюминиевые тарелки. Из приборов – ложки и персональные кинжалы. А еще, конечно, стаканы и водка. Много водки. В зеленых бутылках с косо наклеенными этикетками.

За столом сидели натуральные пираты. Один в бандане, сделанной из зеленой медицинской косынки, другой в папахе. Остальные – лысые, косматые, бритые и бородатые. Был еще один, с перевязанной бинтом головой и в натянутом сверху черном берете. Это были люди, прошедшие Грозный. Таких, как они, война лишала уважения к протоколу. В окопах некогда расшаркиваться друг перед другом. Да и незачем. Там говорят в лицо все, что думают, не стесняясь. Когда в тебя стреляют, дипломатичность – далеко не самое важное качество.

Когда мы вошли, все замерли. Даже разливающий вывесил горлышко над стаканом, но не стал наливать.

– Здравствуйте.

Все молчали. Только один, кадыкастый и длинноносый, громко плюнул и отвернулся.

– Ненавижу журналистов.

Парень в штатском цветастом свитере, покрытом лямками камуфляжа, с бандитским чубчиком и подобной ему физиономией поднял руку:

– Подождите, товарищи офицеры.

Все молчали, видимо, признавая в нем старшего. Он кивнул нам, как перед дракой:

– Кто такие?

– Люди. Нас сюда привели, мы не просились. Можем уйти, если помешали.