Обратная сторона войны

«Признаюсь: мемуары немецких генералов мне нравились куда больше, чем мемуары советских. Советский генерал вспоминал о том, как последней гранатой рядовой Иванов подорвал немецкий танк, как последним снарядом сержант Петров уничтожил атакующих гитлеровцев, как под шквальным огнем политрук Сидоров поднял бойцов в атаку, как лейтенант Семенов направил свой горящий самолет на скопление танков… И рассказывали наши генералы о том, что говорил, умирая, рядовой Иванов: он просился в партию. И сержант Петров тоже просился. И все другие.

А у немцев никто почему-то подвигов не совершал, героизма нe проявлял. В их мемуарах нет места подвигам. Для них война — работа. И они описывали войну с точки зрения профессионалов: у меня столько сил, у противника, предположительно, столько… Моя задача такая-то… Выполнению задачи препятствуют такие-то факторы, а сопутствуют и облегчают ее такие-то. В данной ситуации могло быть три решения, я выбрал второе… По такой-то причине. Вот что из этого получилось.

Мемуары немецких генералов — это вроде бы набор увлекательных поучительных головоломок. Каждый писал на свой лад, но все — интересно. А мемуары наших генералов вроде бросались одной и той же группой главпуровских машинисток, которые только переставляли номера дивизий и полков, названия мест и имена героев. У нашего солдата почему-то всегда не хватало патронов, снарядов, гранат, и все генеральские мемуары — про то, как наши ребята бросаются на танк с топором, сбивают самолет из винтовки и прокалывают вилами бензобак бронетранспортера. Все у нас как бы сводилось к рукопашной схватке, к мордобою, вроде и нет никакого военного искусства, никакой тактикой.

У нас в мемуарах — школа мужества.

У немцев — школа мышления».

К сожалению, подобный подход к описанию войны сохранился в нашей литературе до сих пор. (И к нему еще присоединились элементы кинобоевиков.) Только теперь эксплуатируются не коммунистические принципы, а возрождение патриотического духа и национальной идеи.

В заблуждении оказались не только современные исследователи, но и сотни тысяч советских солдат Великой Отечественной, в сознании которых произошел чудовищный перекос.

«Апология жертвенности, идеи сугубо языческой, пронизывает всю пропагандистскую работу. (…) Не задумывались, что такая пропаганда в армии совершенно аморальна, она продолжает восхвалять жестокие методы руководства войной».

«Великий подвиг товарища Матросова должен служить примером…»

ещё как-то можно объяснить, когда подобный призыв звучит под Москвой в 41-м, но — в 45-м, на улицах Берлина… Понятно, что на последнем этапе войны людей все трудней было посылать на смерть. Для этого агитация политработников должна была достичь своего апогея, сравнимого с истерией. И содержать в себе скрытую угрозу: «Жертвуй собой, как товарищ Матросов, или, за проявленную в бою трусость, сам знаешь, что тебя ждет…»

Обреченность советских солдат проявлялась в наплевательском, бесчеловечно-диком отношении к павшим бойцам. И им же поддерживалась, прививая равнодушие к собственной судьбе.

Довольно часто в воспоминаниях ветеранов можно встретить такие слова: «Впереди повозка, за ней пленные. Идут тихо и молча. Из окопа торчит мертвая нога.

— Хоть бы зарыли поглубже, — говорит водитель, — а то собаки бегают».

В письме бывшего заместителя председателя Львовского облисполкома Н.М. Петренко, направленном в Главное политическое управление Красной Армии в октябре 1943 г. (то есть когда Красная Армия уже наступала), говорилось:

«Я считаю вопрос о правильном погребении погибших советских бойцов и командиров вопросом важным, влияющим на боевой дух армии.

Немцы крепко учитывают психологическое воздействие на живых солдат соблюдения ритуала погребения и воспринимают его как заботу о человеке даже после его смерти. У нас же наоборот — полное пренебрежение к трупам убитых. По дорогам от г. Каменска Ростовской области до Харькова я немало встречал убитых красноармейцев, трупы которых валялись по 10–15 дней на дорогах в грязи, в канавах, в полях. По этим Дорогам проезжают воинские части и наблюдают эту недопустимую картину нашей халатности. Для каждого воина Красной Армии совсем не страшна смерть, по-моему, очень страшно очутиться на месте убитого, брошенного на дорог е, как что-то никому не нужное, забытое. (…)

Считаю, что вопрос обязательного и своевременного захоронения погибших воинов Отечественной войны является одним из важных вопросов агитационного порядка, который отражается на психологии красноармейца…»

Подобное отношение к солдатским жизням и смертям сохранялось вплоть до конца войны.