Обратная сторона войны

Увы, гвардия не могла одновременно находиться на всех участках гигантского театра военных действий. Нотам, где она появлялась во главе с самим императором, противник начинал проявлять нервозность, осторожничал, терял уверенность и совершал ошибки.

Все это пространное размышление я привел в доказательство того, что надежда на сильного товарища по оружию так же велика, как и на победоносного союзника.

В поход шли вместе, охотно, рассчитывая хотя бы на тень славы, на дивиденды после победы, да и просто в надежде пограбить «под шумок». Доблесть союзников в боях отмечалась в приказах по армии, командование воодушевляло своих подчиненных, подчеркивая несокрушимость объединенных сил, генералы награждали друг друга орденами своих государств.

Но для обычных солдат в союзниках все было чуждо: мундиры, внешность, язык, культура, вера. Все это само по себе создавало барьер и являлось головной болью для начальства, пытающегося координировать действия разномастных войск.

А если за всем этим стояла историческая вражда, то даже традиции и порядки союзных войск могли вызвать резкое неприятие, граничащее с ненавистью.

Например, в романе Л. Раковского «Адмирал Ушаков» так описывался знаменитый штурм русско-турецким десантом острова Видо на Корфу 18 февраля 1799 г.

«Морская пехота и охотники из матросов бросились на баркасы, катера, лодки. Турки только и ждали этого приказа. Не успев доплыть до берега, они кидались в воду с кинжалами в зубах, потрясая саблями. (…)

Турки не слушали криков «пардон» — рубили пленным головы и собирали эти страшные трофеи, помня, что паша должен уплатить за каждую голову.

Боцман Макарыч бежал вместе с группой молодых матросов. Впереди они увидели двух турок и молодого француза офицера. Один турок держал мешок, из которого текла кровь, а второй стоял с поднятой саблей, ожидая, когда французский офицер развяжет шейный платок, чтобы легче было отрубить голову.

— Дяденька, что они делают? — в ужасе спросил Васька Легостаев.

— Не видишь, хотят рубить голову. Стой, осман! — заревел Макарыч, бросаясь к турку со штыком наперевес.

Турки, увидев, что их значительно меньше, с неудовольствием отдали офицера. (…)

— Степка, отведи их благородие к нашим шлюпкам, а то не эти, так другие басурманы зарежут! — приказал Макарыч матросу- Вон, видал — у них цельный мешок голов!

— Ага, ровно арбузов накидали, сволочи!

— Давай, давай, ребята, живей! — обернулся Макарыч к бежавшим сзади матросам.

Он зоркими морскими глазами выискивал уже не французов, а турок, которые продолжали рубить пленным головы.

Егор Метакса бежал вместе с лейтенантом Головачевым со «Св. Павла». Где можно, они спасали пленных от зверства союзников. Они раздали все деньги, выкупая французов у турок».

Примечательно, что даже в художественной литературе XX века при описании величайшей победы, одержанной русско-турецким флотом, турецких союзников называют сволочами, словно продолжают традиции многовековой неприязни между двумя народами.

А ведь турки, прочитав такое, могут и обидеться. На штурм шли вместе (одни со штыками наперевес, другие с кинжалами в зубах), дрались плечом к плечу, гибли рядом, славу делили пополам, и вдруг у русских — великодушные матросы и непобедимый Ушаков, а турки — сволочи, которые зверствовали над пленными и вообще как бы путались под ногами.

По крайней мере, именно такое впечатление производит очередная маска войны.

Так воспитывается отношение к союзникам.

Впрочем, в период побед «младших» союзников хлопают по плечу, охотно делятся с ними табаком и водкой, уступают место у бивачного костра, приветствуют их салютами и воинскими кличами. Но когда наступает пора военных невзгод, то картина резко меняется.

Прежде всего солдаты чувствуют ту-атмосферу разлада, которая возникает между союзным командованием и проявляется в обшей неразберихе. Каждый понимает, что отсутствие согласия и сплоченности может привести к поражению. А это уже касается их, солдатских жизней, которыми придется за это расплачиваться. И здесь своя рубашка становится ближе к телу. Общая нервозность перерастает в недоверие, а недоверие выплескивается во взаимообвинения.

Так происходило под Аустерлицем, в печально знаменитой битве «трех императоров», где русская армия действовала совместно с австрийской.

«Ежели бы русское войско было одно, без союзников, то, может быть, еще прошло бы много времени, пока это осознание беспорядка сделалось бы общею уверенностью; но теперь, с особенным удовольствием и естественностью относя причину беспорядков к бестолковым немцам, все убедились в том, что происходит вредная путаница, которую наделали колбасники.

— Что стали-то? Аль загородили? Или уж на француза наткнулись?

— Нет, не слыхать. А то палить бы стал.

— То-то торопились выступать, а выступили — стали без толку посереди поля, — все немцы проклятые путают. Эки черти бестолковые!

— То-то я бы их и пустил наперед. А то небось позади жмутся. Вот и стой теперь не емши.

— Да что, скоро ли там? Кавалерия, говорят, дорогу загородила, — говорил офицер.

— Эх, немцы проклятые, своей земли не знают! — говорил другой.