Чем ближе были Холмогоры, тем больше нервничал Пётр, чувствуя, что Николай нуждается в помощи. Его волнение передалось дружинникам, мало-помалу охватывая весь караван. Хотя спешить было бесполезно, раньше открытия навигации в Холмогорах делать нечего, однако мало-помалу движение ускорилось. Прибыв в Холмогоры за неделю до открытия навигации, Пётр постарался зафрахтовать все возможные суда, чтобы перевезти на побережье Скандинавского полуострова сразу всех своих бойцов. Увы, больше шести сотен человек даже зафрахтованные корабли взять не могли. Тогда командир рискнул оставить всех мастеров и переселенцев в Холмогорах, их заберут вторым рейсом. А первыми отправил одних дружинников, со всеми пушками и зарядами пороха.
Из гражданских лиц на кораблях плыла лишь Лариса с сыном, в её задачу входило установление устойчивой связи по радио между Форт-Россом и скандинавским острогом магаданцев. Как успел установить Петро по прибытии к Белому морю, до Холмогор связь из Форт-Росса дотягивалась, хоть и через раз. Как говорится, одна радостная новость, потому подполковник оставлял двух радистов в Холмогорах, где купил для них домик на самой горе. Воевода Прозоровский, отправив с магаданцами своего приказчика с мягкой рухлядью, клялся в любви Петру Головлёву. Однако сообщать ему о том, что радисты – его люди, подполковник не стал. Радисты поселились в Холмогорах по своей легенде, никак не связанной с магаданцами. Учитывая, что все, кто знал радистов в лицо, скоро отбудут на запад, их инкогнито останется в силе. Елена на время оставалась в Холмогорах, она обеспечит отправку всех специалистов с оборудованием и второй части дружинников.
Две недели плавания к побережью Норвегии, где поморы уверенно нашли место высадки магаданцев, прошли в нервотрёпке. Даже встреча с китами, вызвавшая восторг аборигенов и Ларисы с сыном, не вывела подполковника из мрачного состояния.
– Ты точно уверен, что это тот залив? – переспрашивал Пётр у кормщика, хотя уже видел острог на берегу и длинные строения казарм.
– Не сомневайся, боярин, вон и артельщики наши руками машут, – улыбался в бороду помор, не понимая, как можно не узнать места, где бывал.
Пётр, однако, не видел на берегу Николая, отчего не мог успокоиться. Он еле дождался высадки на берег, чтобы быстрым шагом пойти навстречу знакомому дружиннику.
– Здравия желаю, господин командир. – Отдал честь дружинник, весело улыбаясь.
– Где Николай, что с ним? – едва не схватил за грудки тугодума подполковник.
– Так, в Кируне, с генералом Шеттингофом воюет, – невозмутимо улыбнулся десятник.
Лишь через полчаса Петру удалось узнать все подробности шведских похождений Николая. Зимой, после уничтожения артиллерии и кавалерии шведского вой-ска, Николаю всё же пришлось отступить в крепость у городка Кируны. Майор, однако, понимал, что рудники и мастерские придётся сдать врагу. Потому постарался отправить всех мастеров с семьями, кого не вместила крепость, на север, вместе с пленными шведскими кавалеристами. Благо гужевого транспорта хватило, чтобы люди забрали с собой имущество. Сам Николай с дружинниками заперся в крепости, тянуть время до весны, пока Пётр не привезёт следующих бойцов. Продуктов хватало, татары уговорили оставить в крепости полсотни трофейных коней. Почти всю зиму, пока Шеттингоф медленно обкладывал крепость со всех сторон, татары устраивали дерзкие рейды по тылам врага.
Кольцо блокады уже замкнулось, когда с севера подошли семь десятков дружинников с четырьмя орудиями, решивших поддержать осаждённых. В остроге на побережье остались полсотни дружинников, вытянувших несчастливый жребий. И хотя им предстояла тяжёлая работа по охране и перевоспитанию двух тысяч шведов, парни жалели, что они не в Кируне. Там их друзьям приходится сложнее, однако интереснее. Услышав относительно хорошие новости, Пётр успокоился. Захватить без артиллерии крепость с тремя сотнями стрелков и восемью пушками десятитысячная армия не сможет. Правда, Шеттингоф может доставить артиллерию, сняв её с военных кораблей, на что уйдёт около месяца. Скорее всего, генерал так и поступил, значит, уже месяц дружинникам приходится туго.