Обратный билет

Он ждал от Жужи кивка в знак согласия, но она затрясла головой. Эти, по крайней мере, во что-то верят. И держатся за свою веру… Она вздохнула; потом, словно решив, что если уж заговорила, то ничего не остается, кроме как говорить до конца, продолжила: то, что мать в тысяча девятьсот пятидесятом вступила в партию, семья ей еще простила. Но потом она вышла за моего папашу — вот этого они уже перенести не смогли… Она задумалась. Наверное, поэтому и я вышла за гоя. Так мне и надо!..

Он был совершенно потрясен, услышав это. Пару минут назад, на волоске от несчастного случая, он сумел сохранить хладнокровие, а сейчас у него даже вспотели ладони, лежащие на руле. До сих пор у них никогда не заходила речь о чем-то подобном. Он и не подозревал, что Жужа Вадаш, которую он знал уже пять лет, Жужа Вадаш, крашеная блондинка, с ее вызывающим поведением и острым язычком, — еврейка. И вот что еще невероятно: откуда она-то узнала, что он — еврей? Ведь из того, как она вдруг открыла ему подноготную своей семьи, ничего другого не следовало… У него пересохло в горле, он чувствовал, как стучит кровь в висках. И не мог произнести ни слова, лишь смотрел прямо перед собой, пока они пересекали Кольцо.

Он был искренне изумлен. Наверное, так чувствуешь себя, увидев голого человека — и обнаружив, что ты тоже голый. Его никогда не интересовало происхождение других. Он считал, что это личное дело каждого, и избегал подобных тем не только из чувства такта: они действительно не интересовали его. О людях он судил по тому, как они себя ведут, как относятся к нему и к другим.

Его поразил не только сам факт, но и та лаконичность, сдержанность, с которой сослуживица, известная своей болтливостью и несерьезностью, ему этот факт сообщила. У него было чувство, что ему доверили некую тайну, которую он вовсе знать не желал. Такая посвященность для него была как кость в горле.

Припарковывая машину у дома, он все еще не в силах был произнести ни слова — лишь старался делать сочувственное лицо. Жужа, которая теперь, в свете фар проезжавших мимо машин, казалась ему старше, чем обычно, посмотрела на него с непривычно грустной улыбкой и принялась вдруг оправдываться. Да, я сама знаю, что слишком много говорю, тебе это, наверное, надоело, сказала она со вздохом, а когда он попытался было обнять ее, чтобы утешить хоть так, если словами не в силах, Жужа и жест его поняла неправильно. Она оттолкнула его и щелкнула по носу. Знаю, знаю, мы сюда не душу изливать приехали, но все же давай поднимемся в квартиру, в машине как-то не очень, место слишком людное, да и мне уже хочется немного комфорта, объясняла она, пусть и не с прежним вызовом, но все же стараясь сохранить кокетливый тон.

В квартире, потратив несколько минут на то, чтобы потоптаться, предложить что-нибудь выпить, поискать подходящую пластинку, осмотреться, они устроились в гостиной на канапе. Еще мать повесила над этим широким, как тахта, предметом мебели, обитым бордовым бархатом, темно-коричневую полку из мореного дерева, и с полки, прихотливо извиваясь, свисали сочно-зеленые плети растений: папоротника, гибискуса, филодендрона, придавая этому уголку тропический характер. Благодаря приходящей уборщице, которая раз в неделю наводила в квартире порядок, растения ухитрялись как-то выживать, несмотря на полное равнодушие хозяина. А он, оказавшись тут, в единственно теплом и уютном в огромной квартире месте, от растерянности стал говорить о цветах, о том, как они согревают комнату, делают ее жилой. Он сам удивился, почему это пришло ему в голову, и, пока говорил, как-то особенно ясно почувствовал, до чего все это абсурдно… Но гостью тема почему-то заинтересовала: она с явным вниманием слушала его, улыбалась, кивала.