Читаем Обратный билет. Воспоминания о немецком летчике, бежавшем из плена полностью

Получасовой марш до станции был изнурительным испытанием, и я никогда бы не добрался туда живым, если бы не один из моих товарищей, которому удалось взять с собой тачку, на которую я водрузил свой чемодан. Я поклялся во что бы то ни стало донести свой груз, потому что, кроме него, у меня ничего не было. Мой дом разбомбили, и все мое имущество, включая одежду, погибло. Я уподобился бродяге – все свое носил с собой. Кроме того, я знал, что моя семья голодала.

Впоследствии мы целый год прожили на то, что я привез с собой: сахар, кубики мясного экстракта, порошковое молоко, мыло, лезвия для бритвы и так далее, не считая кофе и какао. Да еще мне удалось выгодно обменять сигареты.

Вместе со мной путешествовали 500 человек. Сначала нас отправили в Олдем, где мы провели две долгие недели в огромном цеху заброшенной прядильной фабрики. Затем мы отправились в Гулль, где нас посадили на корабль. Здесь к нам присоединилось еще одно судно, следовавшее в Германию, и таким образом общее количество возвращающихся домой пленных составило 1000 человек.

Я покинул Англию 3 июля 1947 года, спустя шесть лет и восемь месяцев с того дня, как впервые ступил на ее берег.

Не о таком приезде домой я мечтал. Мы возвращались в побежденную и разоренную страну, в которой царил голод, но там был наш дом. Мы снова должны были встретиться со своими семьями.

В 1919 году я был еще маленьким мальчиком, и мои родители жили тогда в Зондербурге на острове Альсен. И вот однажды я увидел корабль, на котором плыли домой люди, захваченные в плен во время Первой мировой войны. Мне никогда не забыть этих изможденных людей с ввалившимися глазами и той грусти, с которой они смотрели на нас, детей. А теперь я сам плыл на пароходе среди таких же людей и сам был одним из них.

В Куксхавене не было никого, кто приветствовал бы наше возвращение на родину. Не было флагов, музыки, речей. Только на пирсе стояли голодные оборванные дети и просили у нас хлеба.

В Германии мы увидели людей, чьи лица были более изможденными и усталыми, чем лица англичан. Мы видели поезда, которые были настолько переполнены, что люди гроздьями висели на подножках. Это были мужчины и женщины, которые в выходные отправлялись из города в деревню на поиск продуктов. В городах царило невообразимое опустошение.

Сначала нас отправили на перевалочный пункт в Мюнстер, через который проходили все возвращающиеся домой военнопленные. Здесь собрались тысячи людей – жалкие остатки некогда славной германской армии. Теперь они приехали, разбитые и подавленные, со всех концов земли. По их одежде и цвету кожи легко можно было сказать, откуда они прибыли. Здесь были прекрасно одетые, откормленные «американцы», тощие загорелые «африканцы», «канадцы» со своими тюками и напоминавшие обтянутые кожей скелеты, больше похожие на пугала, изможденные и одетые в лохмотья немцы из советских лагерей для военнопленных.

Этого зрелища мне не забыть до конца моих дней. Мы вернулись в Германию после семи лет плена, преисполненные жалости к самим себе за все то, через что нам пришлось пройти. И когда мы увидели этих людей из Советской России, мы поняли, что все наши страдания гроша ломаного не стоят. Это были люди с иссохшими лицами, безжизненными глазами, похожими на спички руками и ногами, которые знали, что такое истинные лишения. И им еще повезло! Ведь другим не суждено было вернуться назад и начать жизнь снова.

Сидя в поезде, следующем в Берлин, я думал о своих товарищах, которые никогда не вернутся домой. Семеро из экипажа нашей подлодки погибли в Атлантике. Франц фон Верра и подполковник фон Ведель вернулись на родину раньше меня, но только чтобы найти здесь свою смерть.

На мгновение я задумался, а кому из нас в действительности повезло? Но когда после семи лет разлуки я увидел свою жену, стоящую на платформе берлинского вокзала, бледную и худую, но с сияющим лицом, я больше не задавал себе этот вопрос. Теперь я знал ответ.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Образы Италии
Образы Италии

Павел Павлович Муратов (1881 – 1950) – писатель, историк, хранитель отдела изящных искусств и классических древностей Румянцевского музея, тонкий знаток европейской культуры. Над книгой «Образы Италии» писатель работал много лет, вплоть до 1924 года, когда в Берлине была опубликована окончательная редакция. С тех пор все новые поколения читателей открывают для себя муратовскую Италию: "не театр трагический или сентиментальный, не книга воспоминаний, не источник экзотических ощущений, но родной дом нашей души". Изобразительный ряд в настоящем издании составляют произведения петербургского художника Нади Кузнецовой, работающей на стыке двух техник – фотографии и графики. В нее работах замечательно переданы тот особый свет, «итальянская пыль», которой по сей день напоен воздух страны, которая была для Павла Муратова духовной родиной.

Павел Павлович Муратов

Биографии и Мемуары / Искусство и Дизайн / История / Историческая проза / Прочее
Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное