Обратный отсчет

Колин чувствовал, что к нему вернулись силы: голова работала четко. Побег казался проблематичным, он не имел ни малейшего представления о месте, где находится. Жара, редкая растительность, воздух – все это было совсем не похоже на Японию. Он даже не знал, какое сегодня число. Удар ногой пониже спины, полученный от одного из конвоиров, заставил его быстрее шагать к его новой камере. Его опять привязали к кровати, как и прежде, молча. Колин не хотел больше тратить силы, потому что понимал, что разговаривать с ним никто не будет. Он покорно протянул руку, чтобы в нее воткнули иглу капельницы, и сосредоточился на анализе своей короткой вылазки наружу. Он пытался мысленно составить план ранчо, твердо уверенный в том, что возможность бежать непременно представится. Кубы не имели выходов, кроме как через крышу, и казались непробиваемыми. Тем не менее его оттуда вытащили.

В следующие два дня он жил по одному и тому же режиму: подъем, душ, возвращение в комнату, где он проводил остаток дня. Дверь открывалась только для того, чтобы просунуть ему поднос с едой. Снаружи Колин считал шаги от одного здания до другого и искал прорехи в системе безопасности. Стена высотой в несколько метров, окружавшая лагерь, не позволяла увидеть, что находится за ней. По многим признакам это место походило на современную тюрьму, в том числе и тем, что располагалось неизвестно где, возможно, в десятках километров от ближайшего города.

Колин уже начал привыкать к новому распорядку, но на третью ночь его разбудил скрип двери. Еще не совсем придя в себя после сна, он различил только тени. Три, может быть, четыре. Его подняли.

– Что вы делаете? Что происходит? – встревоженно спросил он.

Он стал вырываться, отбиваться ногами и руками. Кто-то вскрикнул от боли, и тут же его правую руку, зажатую железной хваткой, пронзила острая боль. Если бы Колин не был убежден в том, что нужен своим палачам живым, он бы подумал, что его потащат на эшафот. Когда они вышли из комнаты, он почувствовал ночной холод.

– Куда вы меня тащите? Подождите! – кричал он, волнуясь все больше.

Никто ему не отвечал. Он поднял голову и все понял. Его возвращали обратно в куб! Лагерь был залит светом прожекторов. Он видел, как приближается куб. В его мозгу клокотало безумие; он не выдержит нового заключения в этих четырех зеркальных стенах.

Чего они от него хотели? Вдруг он услышал шум падения и свалился на землю. У него внезапно отказали ноги. Он с трудом поднялся, увернулся от конвоиров, пригнулся и, собрав все силы, рванулся вперед. Он чуть не поскользнулся на гравии, больно ранившем подошвы ног. Куда бежать, он толком не знал. Позади него прозвучал выстрел.

– Он направляется к западной стене. Окружайте его.

Весь лагерь залился ярким светом, и Колин наконец сумел рассмотреть его полностью. Возле главного здания он различил странную металлическую плиту на земле, нечто вроде люка в подвал или туннель. Не имея надежды добраться до главного входа, он, поколебавшись секунду, бросился к этому люку, а за ним уже мчались с десяток людей в черном. Но его энергия, вложенная в бросок, уже иссякла. Он не полностью восстановил свои физические силы. Он не успел добежать до металлической плиты, подсеченный ударом дубинки по лодыжкам. Он не ожидал такого сильного удара, пришедшего словно ниоткуда. Несколько человек подняли его и грубо потащили к кубу.

– Подождите, у меня сломана нога!

К одной из стенок куба были приставлены две лестницы. Его осторожно подняли наверх; не для того, чтобы не причинить ему боль, а потому что операция была опасной для всех. Спуск был еще опаснее. Колин чувствовал, как дрожат лестницы.

– Не оставляйте меня здесь одного! Скажите хоть, за что мне все это! Не сажайте меня сюда, я больше не буду пытаться убежать, клянусь!

Его швырнули на кровать и оставили. Одного. Не в силах пошевелиться, он заплакал. Он был на грани отчаяния. Его щеки дрожали, скоро дрожь распространилась по всему телу. Оторвав кусок своей рубашки, чтобы сделать бинт и зафиксировать лодыжку, он лег и стал смотреть на небо, спрашивая себя, над какой частью света оно находится. Потом он начал шепотом читать стихи:

Моя душа к твоему лбу, где мечтает, о спокойная сестра,
Осень, усыпанная веснушками,
И к блуждающему небу твоих ангельских глаз
Поднимается, как в меланхоличном саду,
Белая струя воды вздыхает о лазури!

Нежной лазури бледного и чистого октября,
Чья бесконечная томность отражается в больших водоемах:
И оставляет на мертвой воде, где агонизируют
Листья, рябь, поднятую холодным ветром,
Под длинным лучом желтого солнца.

Агентство «Артандко». Пустой опенспейс.