Обратный отсчет. Записки анестезиолога

После того как она проснулась, я зашел поговорить с ее матерью. Не то чтобы я не справился со своей работой, но и повода гордиться не видел. Мне казалось, что я недостаточно помог Эми в преодолении тревоги. Так что вы представляете, как я поразился, когда мать спросила меня, соглашусь ли я снова заняться Эми на следующей операции.

Помню, в голове у меня промелькнула тогда мысль: если этот раз, по мнению матери, был таким успешным, как же Эми переносила операции раньше?

– Придется постараться, чтобы в следующий раз ей было полегче, – сказал я.

– Спасибо. Спасибо. Спасибо.

Тревожность Эми не давала мне покоя. Я хотел, чтобы девочка не волновалась, спокойно рассталась с матерью, без стенаний доехала до операционной и – хотя это, наверное, было бы слишком, – хоть разок улыбнулась. Я сам переживаю, волнуюсь и даже страдаю, когда пациент в этот момент заметно напряжен. Обязательно надо найти средство облегчить Эми следующую операцию!

Несколько месяцев спустя мать Эми позвонила мне. Девочка вполне оправилась, осложнений не было, сильных болей тоже. На этот раз Эми с родителями согласились, чтобы я выписал лекарство, которое она примет перед приездом в госпиталь. Перед тем, как въехать на машине в наш подземный гараж, мать дала Эми таблетку валиума; время я рассчитал так, чтобы лекарство подействовало в нужный момент, перед поездкой в операционную. На этот раз побегов из бокса не было. Однако Эми снова заливалась:

– Ой, мамочки, ну вот опять! Ой, мамочки, ну вот опять!

– Эми, как дела в школе?

– Нормально. Ой, мамочки, ну вот опять!

– Как провела каникулы?

– Хорошо. Ой, мамочки, ну вот опять!

– Уже выбрала фильмы, чтобы посмотреть в палате?

– Нет. Ой, мамочки, ну вот опять! Ой, мамочки, ну вот опять!

Мы снова кое-как доехали до операционной, и я быстро дал наркоз.

Отошла от него Эми так же легко, как в прошлый раз. Я поговорил с ее мамой, и она точно так же спросила, возьмусь ли я за Эми на следующей операции. К тому моменту девочка начала мне нравиться, я с удовольствием работал с ней. Перед новым наркозом я не раз проигрывал в голове сценарий нашей встречи. Удастся ли мне разрушить заклятие?

На следующий год, уже тинейджером, Эми получила свою таблетку валиума за десять минут до приезда в госпиталь.

И снова всю дорогу до операционной она заливалась:

– Ой, мамочки, ну вот опять! Ой, мамочки, ну вот опять!

– Эми, когда я давал тебе наркоз, тебе хоть раз было плохо?

– Нет. Ой, мамочки, ну вот опять.

– Тогда что ты все причитаешь «ой, мамочки»?

– Не знаю. Ой, мамочки, ну вот опять! Ой, мамочки, ну вот опять!

Перед следующей операцией, в четырнадцать, Эми приняла две таблетки валиума. Но точно так же стонала:

– Ой, мамочки, ну вот опять! Ой, мамочки, ну вот опять!

– Слушай, Эми, тебе от этих «ой, мамочки» делается легче?

– Не знаю. Может быть. Наверное. Ой, мамочки, ну вот опять! Ой, мамочки, ну вот опять!

В последний раз, когда я давал Эми наркоз, ей исполнилось шестнадцать, и она ходила в старшую школу. Двойную дозу валиума она получила перед выездом из дома. Она выглядела взрослой девушкой, голос ее смягчился и не казался таким визгливым. Если не брать в расчет традиционные завывания по дороге в операционную, Эми казалась совершенно очаровательной.

Она поцеловала мать, мы выехали из бокса, и, как только миновали раздвижные двери в коридор, я спросил:

– Ну что, Эми, как школа? Наверняка ты отлично учишься.

– О да. Отлично. Ой, мамочки, ну вот опять! Ой, мамочки, ну вот опять!

Я остановил каталку посреди коридора, подошел сбоку, наклонился, опираясь на поручень, и спросил:

– А парень у тебя есть?

– Есть.

– И как его зовут?

– Джон.

– Эми, Джон когда-нибудь видел тебя такой?

На мгновение она притихла, а потом захихикала.

– Нет. Слава богу.

Эми смеялась до тех пор, пока не уснула под наркозом. Наконец-то я не слышал «ой, мамочки, ну вот опять!» Через столько лет я все-таки добился цели: она улыбнулась.

Мои забеги с каталкой по коридору не были достаточно быстрыми, чтобы Эми не разволновалась. Фармакология нас с ней тоже подвела. И тут на сцену вышло отвлечение внимания. Только после того как я заставил Эми взглянуть на свое поведение другими глазами, глазами ее парня, она оценила ситуацию объективно.

Я был горд тем, что помог ей преодолеть тревожность. Но мне так и не выпало шанса посмотреть, как Эми ходит. Такова уж специфика анестезиологии: я нахожусь рядом с пациентом в самый волнительный, сложный, критический момент, но когда он после поправки приходит на осмотр, мы уже не видимся.

У отвлечения внимания есть и плюсы, и минусы. Помню, я как-то сильно пожалел, что пытался хитростью заставить девочку-подростка назвать имя ее ухажера.