Обратный перевод

Теперь мы с вами давайте все-таки перейдем к нашему плану, который надо осуществить. Из всех поэтов греческих, которых я мало упоминал в прошлый и в позапрошлый раз, остался Феогнид, о котором можно несколько слов сказать. Скажу вам с самого начала, что был такой замечательный петербургский философ-классик Аристид Иванович Доватур, умерший не так давно: он оставил тексты, которые составили книгу, Она называется «Феогнид и его время», была издана после его смерти его учениками[72]. Это замечательная книга, и если её прочитать, можно многое узнать и получить большое удовольствие. Феогнид писал элегическим дистихом, а произведение, которое он нам оставил, оно как бы бесконечно, потому что это поучения или наставления, которые можно бесконечно умножать или сокращать. Его поучительное дидактическое сочинение, которое могло бы быть очень длинным, а могло бы — и очень коротким, обращено к некоему Кирну, которого он поучает. К книге Аристида Ивановича Доватура приложен полный прозаический подстрочный перевод этого произведения. Кроме того, есть переводы поэтические — полные и неполные. Здесь полнота — дело очень условное. Этого Кирна поучают мудрости — видимо, это поэтический прием. И из книги А. И. Доватура я узнал, что этот текст Феогнида сохранился как бы в виде такой черновой тетради. И это очень хорошо соответствует самому жанру. Произведение, в котором строки — вернее, двустишия — могут заменяться легко, нетрудно представить себе в виде заготовки, которая составляется из разных строф, бесконечно варьируемых. Отсюда и некоторая как бы недоработанность его в оригинале[73]. А переводчик не может эту недоработанность передать, поэтому он передает более или менее нейтрализованный поэтический текст. Тексты эти очень простые и отчасти напоминают библейские тексты из Ветхого Завета, в ко

торых наиболее общие вещи рассказываются. И поэтому я прочитаю вам только несколько фрагментов. Вот одно из мест начинается так (это перевод Вересаева):

С умыслом добрым тебя обучу я тому, что и сам я,

Кирн, от хороших людей малым ребенком узнал.

И дальше следуют вещи совершенно очевидные:

Будь благомыслен, достоинств, почета себе и богатства Не добивайся кривым или позорным путем.

Вот что заметь хорошенько себе: не завязывай дружбы

С злыми людьми, но всегда ближе к хорошим держись.

С этими пищу дели и питье, и сиди только с ними,

И одобренья ищи тех, кто душою велик.[74]

Это написано так, как будто обращаются к нашему времени, то есть текст настолько общий, что подойдет к любой ситуации. Одновременно он наверняка напомнит тем, кто читал псалмы, какие-нибудь из них — по смыслу.

Ну а между тем встречаются такие вещи, которые, как известно, древние греки повторяли и варьировали на все лады:

Лучшая доля для смертных — на свет никогда не родиться

И никогда не видать яркого солнца лучей.

Если ж родился, войти поскорее в ворота Лида

И глубоко под землей в темной могиле лежать.[75]

Насколько я знаю, и в Ветхом Завете есть эта тема. Греки её неустанно варьируют, и потом она переходит в европейскую поэзию и доживает до XVUI по крайней мере века. А в XIX веке поэты сочли, что варьировать такие заигранные темы не стоит. И они встречаются в каком-то не таком уже общем виде. Оказывается, что есть поэзия, которая устроена достаточно просто, и в то же время это то самое место, где греческая поэзия внутренне встречается с поэзией библейской. Так что нужно было бы принести Ветхий Завет, и сравнить, и читать параллельные места. И вот такое место, которым возмущались иногда историки литературы, относя его на счет аристократизма Феогнида, приобретает некоторую многосмысленность. Сейчас я вам прочитаю в переводе того же самого Вересаева:

Крепко пятою топчи пустодушный народ, беспощадно Острою палкой коли, тяжким ярмом придави!

Верно, народа с подобной любовью к тирану ни разу Не доводилось еще солнцу видать на земле.[76]