Обратный перевод

Описанный выше подход к романтизму и его дефиниция предполагают, далее 2) определение существенных черт романтизма. Если отгра-ничивание романтизма могло быть просто внешне-хронологическим, то содержательный подход к романтизму проявляет наружу весь смысл научного метода. Такой содержательный подход находится в неразрывной связи с прагматизмом отграничиваяия. Как бы тонко ни были сформулированы общие черты романтизма в книгах таких непревзойденных исследователей романтизма, как Пауль Клукхон или Г.-А. Корф, в начале их исследований и в их глубине лежит литературоведческая схема исторического развития, блестяще ими развитая и модифицированная. Где сила, которая определяет схематизм рассуждений о романтизме? Это опять же та самая традиция романтического истолкования: она в одном случае превращает деятельность исследователя романтизма в труд археолога и кладоискателя, заставляя его углубляться в некую засыпанную и Таинственную глубь, она же в другом случае необычайно сужает горизонты его работы, перед всяким ограничением пределов романтизма, уже задавая самый принцип ограничения. Пока традиция истолкования романтизма сама еще традиционна, пока она беспрестанно воспроизводит себя и свои импульсы, пока она со всем напором устремляется тонким узким острием в глубь земли, до тех пор ей не вырваться из пут того прагматизма, который творит историческую истину, работая инструментом удобной лжи.

Такое исследование остается в основе своей техническим, причем под техникой здесь понимается не неизбежная и необходимая техника исследования, умение пользоваться методами изучения литературы Ή искусства, но понимается сам подход к сущности романтического. Этот подход со всей мощью обрушивается на свой «объект» (который, очевидно, совсем не есть объект, если принять во внимание диалектику «текста» и «истолкования»), давя его и стремясь во что бы то ни стало выжать из него «дефиницию», и в последний раз (после того как тысяча попыток окончилась неудачей) сказать, где истина (всякая дефиниция подразумевает уверенность в своей правоте, так сказать, методологическую убежденность в истине, данной только «мне»).

Дефиниция — это один способ того, как не постигнуть сущность романтического. Другой способ — это объезд сущности романтизма, когда из удобства отказываются от определения романтизма. Но в таком случае само пользование словом «романтизм» уже есть прагматическое удобство, коль скоро исследователь не заявляет, что принципиально невозможно определить такое понятие, но просто имеет дело с чем-то им самим не определенным. А если исследователь идет дальше и отказывается от самого слова «романтизм», то это только более далекий и хитрый объезд сущности романтического, которая от этого не перестает существовать и не перестает требовать своего понимания и истолкования. Все эти нападения на романтизм и объезды романтизма, те приемы его исследования, которые пытаются выжать из него его сущность, и те, которые по разным причинам воздерживаются от этого, лежат в плоскости технического обращения с романтизмом, активного вмешательства в сущность романтического, переделывания и перекраивания его, методического его обрабатывания, для которого в романтизме важно то, что лежит в направлении острия метода, то, что этим методом еще только будет получено и что нужно получить им, а не то, что уже есть, хотя это существующее все время продолжает разворачиваться и раскрываться, никогда не сводясь к своей наличности и плоской фактичности.

Все сказанное до сих пор относилось к тем трудностям изучения романтизма, которые в той или иной форме сказываются и в изучении любого другого исторического явления. При изучении романтизма эти трудности усиливаются и множатся. Романтизм с самого начала исключал нормативность, он был реакцией на нормативность, на механическую неподвижность и, раз и навсегда, данность старого режима и старого искусства.

Несмотря на это, уже у самых ранних романтиков встречаем рассуждения о том, что такое романтизм и каким нужно быть романтизму. Недаром всякий текст уже есть и свое собственное истолкование. Но есть различие между ученой логической дефиницией, когда правила школьной логики делаются мерой такого неуловимого явления, как романтизм, и тем толкованием, которое дает романтизму Фридрих Шлегель.