Обратный след

— Как раз Москва — Камышин подавали на по-, садку. Иду из вагона — и дежурный ко мне! Такой принципиальный сегодня… Кубасов. Конечно, он правильно требует… — Ремизов брякнул ключами в кармане. — «Что в свертке?» Я назвал — «икра». Зачем скрывать? И Косов, думаю, все равно правду скажет! По-честному. Я деньги платил.

— Вы разговаривали с Косовым, когда пришли за икрой?

Ремизов задумался.

Ничего такого. Только вот, пожалуй… — Контролер оживился. — Настроение мне его не понравилось. Спрашиваю: «Что случилось?» Он только рукой махал что, мол, говорить? Понял я, что у них неприятности с Ольшонком. Ушел. Тут как раз камышинский.

Получалось, что контролер был в вагоне за несколько минут до разыгравшейся трагедии.

В свою очередь, Ремизов спросил:

— А что врачи?

Денисов процитировал прибывшего с машиной хирурга отделения реанимации:

— «Начался необратимый процесс…»

— Не мучился? — Ремизов посмотрел с участием, — Вы ведь здесь с самого начала. Хоть немного пожил еще?

— Как сказать…

Жил ли Косов после прибытия на место сотрудника милиции, а следовательно, мог ли о чем-либо сообщить, являлось частью следственной тайны. Контролер, естественно, мог об этом не знать.

— …Врачи приняли все меры.

Ремизов кивнул:

— А нет человека! И повреждений-то, говорили, всего-то ма-аленькая ссадина! Это… — Он поискал образ. — Как вагон на сортировке! Минует стрелку — и уже на другом пути! Не повернешь и назад не сдашь! Все!

Ремизов, в чью обязанность входило обеспечение технической исправности вагонного парка, не подозревал о высказанных в «Диалектике природы» глубоких мыслях: «Смерть как существенный момент жизни…», а следовательно, и о знаменитом — «Жить — значит умирать» Энгельса. Все это изучали на юрфаке на семинарах по судебной медицине.

«И все-таки обстановку в вагоне Ремизов охарактеризовал, видимо, точно», — подумал Денисов.

— Там, в кладовой, трафарет, — спросил еще инспектор. — Не заставлять грузом проходы — иначе смертельно. Действительно опасно?

Ремизов внимательно посмотрел на него. Он производил впечатление человека малоразвитого, но весьма искушенного. Сейчас технический контролер явно пытался понять, какой ответ больше устраивает Денисова.

— Конечно. — Он тревожно переступил с ноги на ногу. — Каждая посылка в среднем шесть-восемь килограммов. А сколько их в штабеле?!

— Полагаете, Косова могло завалить?

Подумав, Ремизов принял решение:

— Не-ет! — Он отрицательно закачал головой. — Косов — человек опытный. Ездит давно. Ничего такого с ним не могло быть! Здесь надо виновного искать! — добавил контролер.

Вызванная Антоном машина реанимации приехала быстро, тело помощника начальника вагона перенесли в реанимобиль. Однако помочь пострадавшему уже никто не мог. Не прошло и получаса, как свет внутри машины погас. Это был сигнал. Ткани организма еще продолжали свою жизнедеятельность, но уже без взаимной регуляции. Первой прекратила свою деятельность нервная ткань — кора головного мозга, наиболее чувствительная к недостатку кислорода. Записи биотоков констатировали известные медикам достоверные признаки.

Теперь Косов лежал на носилках, в которых его перенесли из машины реанимации назад, в маршрутную кладовую. Рядом, среди сваленных на пол мешков с почтой, пакетов и посылок, сотрудники, прибывшие с оперативной группой, производили осмотр. С ними был дежурный.

В сложной оперативной обстановке, особенно в присутствии начальства, Антон Сабодаш, как обычно, выглядел заурядным. Кроме Денисова, мало кто знал способность Антона сопереживать. Это напрочь перечеркивало Сабодаша как сыщика, но помогало тем, кто работал с ним рядом.

Труп осматривали две женщины из оперативной группы — следователь и судебно-медицинский эксперт, а также приглашенные понятые, монтеры пути, женщины — могучие, в ярко-оранжевых куртках и ватных брюках. Дежурный следователь отдела должен был вот-вот прибыть, он находился в пути.

Осмотр кладовой и трупа закапчивался. Денисов еще раз взглянул на покойного — моложавый, чуть начавший заплывать жирком, на груди — синеватая выцветшая татуировка: шатровая церковь или часовня, несколько старых шрамов. В юности Косов, безусловно, отдал дань уголовной романтике — на коленях тоже виднелись наколки. Вдоль голени тянулось выколотое неровно, обычное в таких случаях: «Они устали!»

Сбоку, рядом с носилками, на газете, лежали немногочисленные вещественные доказательства, обнаруженные при осмотре одежды, — двадцать двадцатипятирублевых купюр, новый импортный платок с блестящей ниткой — люрексом — очевидно, подарок; несколько сигарет.

— Одежда… — диктовала женщина-эксперт. — Драповое пальто деми, ориентировочно пятидесятого размера, с разрезом сзади, на трех пуговицах, одна из которых в момент осмотра отсутствует…

«Наверное, та, которую я видел в большом коридоре, у кухонного узла», — подумал Денисов.

Он снова привычно оглядел помещение. Стальные двустворчатые погрузочные двери кладовой, открывающиеся наружу, повреждений не имели и были заперты на вертикальные и горизонтальные запоры, поддерживаемые фиксаторами.

«Снаружи в кладовую никто не мог попасть…»