Образ Беатриче

Вторая канцона и третий комментарий начинаются с умственной работы над непосильной задачей. Возможно, это начало того, что Вордсворт назвал «чувственным интеллектом» — человек осознает значимость задачи, но саму ее понять пока не способен. После этого Данте приходит к обсуждению Любви, которая является здесь и качеством, и действием, обусловленным этим качеством: «Любовь в истинном значении и понимании этого слова есть не что иное, как духовное единение души и любимого ею предмета». «Человеческая душа, которая есть самая благородная форма из всех рождаемых под этим небом, получает от Божественной природы больше, чем любая другая.... Человеческая душа объединяется с этими благами духовным путем тем скорее и тем крепче, чем эти блага являют большее совершенство; являют же они свое совершенство в зависимости от ясности или затемненности познающей души. Единение это и есть то, что мы называем любовью, благодаря которой можно познать качества души, наблюдая извне тех, кого она любит» (III, II). «Эта дама» «создана как идеал человеческой сущности, предусмотренный Божественным разумом» (III, VI). Приведенный тезис — повторение того, о чем не раз говорилось в «Новой жизни» и что сразу было отмечено Данте в Беатриче. Она — небесная норма; она — то, кем все должны быть; «Она настолько совершенна, насколько это возможно для сущности человека». В подобном утверждении нет ничего необычного; те же утверждения можно найти во многих фильмах, пьесах и песнях. А вот действительно новое — это та серьезность, с которой Данте относится к этому, и стиль, которым он это выражает. Дама создает в своем паладине ощущение высшего совершенства. Почему бы и нет? Данте дает совершенно определенный ответ (III, VI). «Следует помнить, что каждое творение более всего стремится к совершенству, которое утоляет его жажду и во имя которого в нем и возникает тяга к чему-то определенному; это и есть та жажда, из-за которой наши радости кажутся нам неполными; действительно, не бывает в этой жизни такого большого удовольствия, которое могло бы утолить в душе нашей жажду настолько, чтобы мы отказались от живущего в нас стремления к совершенству. А так как дама, о которой я говорю, и есть это совершенство, я утверждаю, что к ней неизменно обращены мысли людей, которым тем радостнее, чем полнее они утоляют свою жажду, ибо, повторяю, дама эта совершенна настолько, насколько вообще человеческая сущность способна к высшему совершенству». Наши желания вечны, и видеть образ совершенства — это не то же самое, что быть совершенными самим. До тех пор, пока мы все не станем совершенными, даже Беатриче нельзя признать совершенством. Идеал никогда не сможет нас удовлетворить, пока мы сами не станем идеалом. Тому, кто надеется достичь идеала и не стремится при этом к самосовершенствованию, рано или поздно уготована дорога в ад.