Образ, бережно хранимый: Жизнь Пушкина в памяти поколений

Критик Ал. Михайлов, ставя вопрос о «пушкинском идеале и современной поэзии», справедливо отмечает, что духовную жизнь последних полутора столетий невозможно представить без Пушкина. При этом, однако, непрестанно велась борьба разных сил, на разных исторических этапах возрождались попытки отказать поэту «в праве влиять на духовную жизнь современности». Было это и в начале века нынешнего. Сейчас, в 70—80-е годы, положение, можно сказать, стабилизировалось. Но при этом, однако, трудно не заметить перекос, так сказать, в сторону чрезмерного почитания. «В дискуссиях последнего десятилетия о поэзии и в стихах,— пишет критик,— имя Пушкина встречается довольно часто. Повышенный интерес к личности и наследию поэта совпал по времени с общей тенденцией поэтического развития, с возвратным движением поэзии к классическим традициям, к гармонии, к традиционным формам стиха»[293]. И вот в 1965 году впервые прозвучал призыв «Вперед, к ,,Медному всаднику“». Так прозвучала реплика в споре о характере современной поэмы, принадлежащая поэту Льву Озерову[294]. Подхваченный некоторыми молодыми поэтами лозунг получил дальнейшее свое полемически заостренное развитие в статье П. Палиевского «Пушкин как человеческая задача русской литературы»[295]. Уже само заглавие перекликается со всем известными словами Гоголя о том, что Пушкин — это русский человек в его развитии, в каком он, может быть, явится через двести лет. П. Палиевский выдвинул тезис, что именно Пушкин «стал началом, связью, в которой было заложено все будущее»; «...проблемы развития, которые наша литература, сталкиваясь с жизнью, постоянно находит и решает с немалым трудом, оказывается, были уже решенными у Пушкина»[296].

Еще более утрированно прозвучала эта мысль в выступлении критика А. Ланщикова, заявившего: «Пушкин — это наша античность». Его призыв «Вперед, к Пушкину!» означал возвращение к началам пушкинской поэзии, что позволит «нам, людям второй половины XX века, создать невиданную доселе цивилизацию...»[297].

Отзвуки этих споров отразились и в поэзии. Все это позволило критику Ал. Михайлову признать, что при множественности пониманий и представлений о связях пушкинского творчества с современностью, при всем многообразии суждений о самом поэте, его творчестве — в некоторых сферах художественного сознания появилась и дала о себе знать известная односторонность в восприятии пушкинского наследия. «Односторонность сегодняшней ориентации на Пушкина заключается в том, что теряется из виду его роль как новатора в поэзии, прозе, драматургии. Новаторство — это тоже пушкинская традиция...»[298].

Призыв «Вперед, к Пушкину!» как и любые формы канонизации и абсолютизации достижений поэта, вступает в противоречие с главными заветами его художественной системы. Особенно это относится к нашим дням, когда так много переменилось в окружающей жизни, в психологии человека, в общественных и нравственно-этических идеалах советских людей. «Необычайная масштабность мироведения, широта интересов, поэтическое воспроизведение реальной действительности во всем ее многообразии, поразительное богатство художественной палитры — вот наиболее всеобъемлющая и основная традиция Пушкина, завещанная им русской литературе, вот тот в общей форме определенный идеал художника, который явил собою Поэт»,— так заключает свои рассуждения о современном пушкинском идеале критик Ал. Михайлов. И далее он верно замечает, что Пушкин как личность ярчайшая, как идеал художника, соединившего в себе поразительную естественность, живость, темперамент борца и искателя, чувство гармонии, соразмерности, гибкий ум и высоту духа,— и ныне остается «человеческой задачей русской литературы». Вместе с тем Пушкин как поэт, создавший прекрасный и неповторимый художественный мир, ждет своего продолжения[299].

Да, к пушкинским критериям оценки достижений и поисков в области художественного мышления обращаются и поныне. Они незыблемы. Не потому ли, когда велась острая дискуссия о так называемом «свободном» стихе, о верлибре, и раздавались мнения, что это «негодный стих», ибо лишен метрической основы, поэт Юрий Левитанский обратился к Пушкину, к его опыту, как к непререкаемому авторитету:

Вот Пушкина свободный стих.
Он угрожающе свободен.
Он оттого и не угоден
царям, что раздражает их.
Но вы смотрите, как он жжет
сердца глаголами своими!
А как свободно правит ими!
И не лукавит! И не лжет!
О, только б не попутал бес
и стих по форме и по мысли
свободным был бы в этом смысле,
а там — хоть в рифму или без![300]