Образ, бережно хранимый: Жизнь Пушкина в памяти поколений

Никитенко в дневнике записал со слов жены, что на одной станции неподалеку от Петербурга, возвращаясь из Могилева, она увидела простую телегу, на телеге солому, под соломою гроб, обернутый рогожею. Три жандарма суетились на почтовом дворе, хлопотали о том, чтобы поскорее перепрячь курьерских лошадей и скакать.

— Что это такое? — спросила женщина у одного из находившихся здесь крестьян.

— А бог знает что! Вишь, какой-то Пушкин убит — и его мчат на почтовых в рогоже и соломе, прости господи, как собаку...— услышала она в ответ[105].

Завершая эту печальную страницу трагической кончины поэта, вновь обратимся к некрологам. Помимо сообщений о смерти поэта в центральной прессе, появившихся непосредственно по следам событий, отзывы публиковались и в отдаленных от центра Руси, окраинных губерниях, и за рубежом. Истории таких публикаций также проливают свет на отношение к поэту почитателей его таланта и на восприятие его в официальных кругах. Н. Г. Тройницкий, соредактор «Одесского Вестника», потрясенный страшным известием о кончине поэта, написал сочувственную статью, почтив его память. Когда она была одобрена управляющим краем графом Воронцовым и сверстана, члены редакции засомневались, как отнесутся в Петербурге к полуказенной газете, выражающей нескрываемое глубокое уважение к Пушкину. Было известно, что в высших сферах, в кругу высокопоставленных сановников поэта не любили. Его, правда, выставляли в салонах как талантливого и даровитого стихотворца, но в то же время характеризовали как человека дерзкого, вредного и даже опасного. Эти соображения побудили поставить под статьею о Пушкине слово «сообщено», чтобы отвести ответственность от редакции газеты[106].

Отметим еще одну особенность некрологов и статей, посвященных памяти поэта. В них не только давались оценки роли поэта, его творчества, но и закреплялись в общественном мнении представления о том, каким бывал он в жизни, в свете, в среде литераторов. В «Живописном обозрении» отмечались отличительные черты пушкинского характера: в большом свете поэта отличала задумчивость или какая-то тихая грусть. Зато в искреннем небольшом кругу, по наблюдениям автора некролога, с людьми по сердцу не было человека любезнее, разговорчивее, остроумнее. Тут он любил и посмеяться, и похохотать, глядел на жизнь только с веселой стороны и с необыкновенною ловкостью умел открывать смешное. Анонимный автор, несомненно близко знавший поэта, подчеркивал, что его «одушевленный разговор... был красноречивою импровизацией, потому что он обыкновенно увлекал всех, овладевая разговором, и это всегда кончалось тем, что один такой разговор Пушкина, похожий на рассуждение,— перед ним показались бы бледными профессорские речи Вильмена и Гизо. Вообще Пушкин обладал необычайными умственными способностями... Он страстно любил искусства и имел на них оригинальный взгляд. Тем особенно был занимателен и разговор его, что он обо всем судил умно, блестяще и чрезвычайно оригинально»[107].

Стремясь закрепить в общественной памяти отличительные свойства поэта, черты его личности и творческой индивидуальности, авторы некрологов признавали, что решение этой задачи — дело будущего. Одно из поздних сообщений о кончине поэта, в «Галатее» 1840 года, заключается размышлением: «Как, с умом обыкновенным, проникнуть и измерить всю глубину такого гения, каков гений Пушкина, и начертать его поэтически верную характеристику,— это предоставляется будущности. Совершение такого дела лежит на времени, своим отдалением показывающем предметы в необманчивом свете, и грядущим потомкам, вооруженным на то потребною силой. Нам, современникам, пораженным смертию поэта и столь близким от него, остается только с любовью и, благодарностью (впрочем, не безотчетною) пользоваться наследием, полученным в дар от поэта»[108].

«Не умирая , как преданье , Живут поэты для сердец!»

Строки эти написаны Ф. Глинкой, автором «Воспоминаний о пиитической жизни Пушкина». Как и многие современники, он предрекал долгую жизнь Пушкину в потомстве. Мыслями об этом утешал себя И. Пущин, вспоминая в грустные минуты, что «поэт не умирает и что Пушкин... всегда жив для тех, кто, как я, его любил, и для всех умеющих отыскать его, живого, в бессмертных его творениях...» Оставался вопрос, каким увидят, каким узнают поэта грядущие поколения, что донесет о нем молва, сумеют ли читатели вникнуть в смысл произведений и в душу их создателя. Разве не об этом тосковал Белинский, потрясенный вестью о гибели поэта? В письме к Краевскому, он восклицал: «Бедный Пушкин! Вот чем кончилось его поприще!.. Как не хотелось верить, что он ранен смертельно... Один истинный поэт был на Руси, и тот не совершил вполне своего призвания. Худо понимали его при жизни, поймут ли теперь?» (Курсив мой.— Е.В.).