Образ мира в тексте и ритуале

В этой же песне Богородица называется «дочерью Сиона» (córka Syjońska). В подобных контекстах библейские топонимы и имена лишены каких-либо дополнительных коннотаций и употребляются в своем прямом значении. Однако в польских заговорах все же встречаются сходные с восточнославянскими упоминания святых мест в магическо-заклинательной функции. Так, в заговоре от грома и грозы присутствуют интересующие нас имена, хотя и в противоречии с библейской топографией:

W Jordanie się począł,
W Betlejem narodził,
W Nazaret umarł.
A Słowo stało się ciałem
I mieszkało między nami.

(В Иордане начался,

В Вифлееме родился,
В Назарете умер.
А Слово стало телом
И пребывало среди нас.)

[Kotula 1976: 146]

В польских «modlitewkach» (духовных стихах, иногда близких к заговорам) нередко встречается мотив «сна Богородицы», где фигурируют или подразумеваются элементы библейской топографии, например, дерево (drzewo jalowcowe «можжевельник», drzewo jaworowe «явор») или каменный столб (ship kamienny), венчающие Голгофу, иногда сама гора («Wyszła Maryja na Górę Kalwaryją…» [Kotula 1976: 128]; иногда называется Góra Rachelska). Весьма распространен также известный мотив дерева-креста:

А из этого дерева кресты сделаны, С тех крестов костелы сделаны,

A na tej górze drzewo zielone?
A z tygo drzewa krzyże robione?
Z tych krzyżów kościoły robione,
W tym kościele trzy groby stoi…
(…Видела, Елена, эту гору высокую?

А на той горе зеленое дерево?

А из этого дерева кресты сделаны,
С тех крестов костелы сделаны,
В этом костеле три гроба стоят…)

[Kotula 1976: 417]

Таким образом, в славянской фольклорной традиции образы Иерусалима, горы Сиона и царя Давида трактуются в значительной мере в соответствии с собственными культурными моделями, мифологизируются и вовлекаются в круг магической ритуальной практики, сохраняя при этом за святыми местами и лицами сакральный статус и сакральный ореол, присущий им в христианской культуре-источнике.

«Самарянка»: баллада о грешной девушке в восточно– и западнославянском фольклоре

Иисус, утрудившись от пути, селу колодезя…

Приходит женщина из Самарии почерпнуть воды.

Иисус говорит ей: дай Мне пить…

Иоанн 4: 5-7

В 1974 г. в полесском селе Стодоличи (Гомельская область, Лельчицкий район) пожилая женщина Ганна Федоровна Видура спела нам с Никитой Ильичом Толстым «божественную» песню:

А ў Чысты чэцьвер по вэчэри
Ходиў Господ по бэседи.
Ишоў Господ ўулицэю,
Зустриў диўку з водицэю.
– Ох ты, диўко, дай воды напитиса.
– Моя вода нечыстая.
Купаласа Божа ж Мати Прачыстая.
– Сама, диўко, нечыстая.
Девьеть сыноў породила,
В етуй води потопила.
Диўка злякнуласа —
По колина ў землю войшла.

И песня, и исполнение произвели на нас большое впечатление. Мы сделали магнитофонную запись и впоследствии не раз с удовольствием слушали низкий голос Ганны Федоровны, причем Никита Ильич особенно любил схваченную магнитофоном ее заключительную реплику: «Это так!».

Спустя четверть века я опубликовала этот текст вместе с двумя другими полесскими версиями в журнале «Живая старина», в номере, посвященном памяти Никиты Ильича [Толстая 1997]. В небольшом предисловии к этой публикации я упомянула о том, что Никита Ильич собирался сам и побуждал меня заняться этой песней специально, собрать и сравнить имеющиеся варианты, по возможности определить географию текста и его структурную «типологию». К сожалению, мы не успели этого сделать вместе.

Более века тому назад об этой песне как переработке евангельского рассказа о самарянке вскользь писал А. Н. Веселовский, указавший известные ему славянские варианты [Шейн 1873; Варенцов 1860; Киреевский 1848; Zieńkiewicz 1851; Sušil 1951] и некоторые европейские параллели, созданные на той же основе евангельского текста, но тем не менее весьма далекие от славянских версий [Веселовский 1877а].