Образ Пропащей Души

Саки

Образ Пропащей Души

Множество каменных фигур, разделенных равными промежутками, возвышались на парапетах старого собора; некоторые изображали ангелов, другие — королей и епископов, и почти все выражали набожность, величие и самообладание. Но одна фигура в холодной северной части здания не венчалась ни короной, ни митрой, ни нимбом, и ее лик был суров, холоден и мрачен; это, наверное, демон, решили жирные синие голуби, которые целыми днями грелись на краю парапета; но старая галка с колокольни, обладавшая немалыми познаниями в церковной архитектуре, сказала, что это пропащая душа. На том они и порешили.

Однажды осенью на крышу собора вспорхнула изящная, сладкоголосая птица, которая покинула пустынные поля и поредевшие живые изгороди в поисках зимнего пристанища. Она пыталась остановиться под сенью огромных ангельских крыльев или устроиться в каменных складках королевских одежд, но жирные голуби отпихивали ее отовсюду, где она пыталась обосноваться, а шумные воробьи сталкивали ее с карнизов. «Ни одна уважающая себя птица не станет петь с таким чувством», пищали они друг другу; и страннице приходилось уступать место.

Только изваяние Пропащей Души предоставило птице убежище. Голуби считали, что будет небезопасно взгромождаться на статую, которая так сильно клонится к земле, да к тому же и находится в тени. Руки статуи не были сложены в набожном жесте, как у других каменных героев, а вытягивались вперед как будто с вызовом, и эта поза обеспечила аккуратное гнездышко для маленькой птицы. Каждый вечер она доверчиво заползала в свой угол, приникая к каменной груди статуи, и темные глаза, казалось, внимательно следили за ее сном. Одинокая птица полюбила своего одинокого защитника, и в течение дня она время от времени садилась на какой-нибудь желоб или на другую поверхность и высвистывала как можно громче самую приятную мелодию в благодарность за ночную защиту. Возможно, это было заслугой ветра, погоды или какой-то другой внешней силы, только ужасно искаженное лицо, казалось, постепенно утратило частицу горечи и печали. Каждый день, в долгие однообразные часы, обрывки песен его маленькой гостьи доносились до одинокого наблюдателя, и вечерами, когда звонили колокола и большие серые летучие мыши выскальзывали из своих убежищ на колокольне, ясноокая птица возвращалась, щебетала какие-то полусонные мотивы, и удобно устраивалась на руках, которые ожидали ее. То были счастливые дни для Темного Лика. Только большой колокол Собора ежедневно вызванивал свое насмешливое: «После радости… Горе».

Люди в домике пристава заметил маленькую коричневую птицу, порхающую в окрестностях Собора, и подивились ее чудесному пению.

— Какая жалость, — говорили они, — что все эти напевы растрачиваются впустую на далеких карнизах. — Они были бедны, но они постигли принципы политической экономии. Так что они поймали птицу и посадили ее в маленькую плетеную клетку у дверей домика.

Той ночью маленькая певица не появилась на привычном месте, и Темный Лик сильнее, чем когда-либо прежде, ощутил горечь одиночества. Возможно, его маленькую подругу уничтожил бродячий кот или ранил упавший камень. Возможно… Возможно, она улетела в другое место. Но когда наступило утро, до него донеслись, сквозь шум и суматоху мира Собора, тихие, волнующие сердце вести от заключенной, томившейся в плетеной клетке далеко внизу. И каждый день, ровно в полдень, когда жирные голуби погружались в тупую послеобеденную дремоту, а воробьи плескались в уличных лужах, — тогда до парапетов доносилась песня маленькой птицы, песня голода, тоски и безнадежности, крик, на который нельзя было ответить. Голуби в перерывах между едой замечали, что каменная фигура клонилась к земле все сильнее.

Однажды из маленькой плетеной клетки не прозвучала песня. Это был самый холодный день зимы; голуби и воробьи на крыше Собора с тревогой осматривались по сторонам, отыскивая в мусорных кучах пропитание, от которого они зависели в такую погоду.

— Люди из домика выбросили что-нибудь в мусорную кучу? — спросил один голубь другого, смотревшего через северный парапет.

— Только маленькую мертвую птицу, — последовал ответ.

Ночью на крыше Собора раздался треск и шум, как будто рушилась кирпичная кладка. Галка с колокольни сказала, что холод подействовал на материал, и поскольку он перенес множество морозов, должно быть, именно так все и случилось. Утром заметили, что воплощение Пропащей Души рухнуло со своего карниза и теперь кучей обломков распростерлось на мусорной куче у домика пристава.

— Вот как чудесно! — заворковали жирные голуби, обдумав происшедшее в течение нескольких минут. — Теперь у нас здесь будет добрый ангел. Конечно, они поставят туда ангела.

— После радости… Горе, — прозвенел большой колокол.