Образ врага

– Значит, в тебе, Юра, княжеская кровь? – тихим, совершенно трезвым голосом спросил Карл. – А прабабка была курляндской баронессой? Ты не шутишь?

– Ничего ты не понял, Карл. – Юрий Владиславович печально покачал головой. – Для меня нет разницы, какая кровь. Третья группа, отрицательный резус. Остальное не важно. Дед был белым полковником, отец – красным рядовым, потом стал врагом народа, сгнил на Колыме как честный зек сталинского призыва. Все. Хватит об этом. Лисенок, свари нам картошечки.

Алиса стояла в дверном проеме, прислонившись к косяку.

– Папа, ложись спать. Поздно уже. Тебе, Карл, пора уходить.

– Я у вас ночую, – сообщил Карл.

– Нет, – она покачала головой, – ты ночуешь в гостинице.

– Доченька, мы уже договорились, он поживет у нас дней пять. Я раскладушку поставлю в своей комнате, – Юрий Владиславович слил последние капли водки к себе в стакан, – у него неприятности.

– Папа, ну какое тебе дело до его неприятностей?

– Не смей! Человек пришел к нам в дом! – Отец опять шарахнул кулаком по столу, но не сильно, и тут же поморщился, схватился за сердце. – Мне дела нет, что там у вас с ним было. Он мой гость, у него проблемы…

Последние слова он проговорил отрывисто, тихо. Губы побелели, на лбу выступили крупные капли пота.

Он покачнулся на табуретке. Карл вскочил, успел подхватить его.

– Ничего, доченька, не пугайся… немножко совсем заныло, сейчас пройдет. Карлуша, помоги мне до койки дойти.

Приступ был не сильный. Нитроглицерин снял боль. Алиса не стала вызывать «Скорую». Через двадцать минут Юрий Владиславович мирно похрапывал. Карл курил на кухне.

– Ты серьезно собираешься жить у нас пять дней? – спросила Алиса, усаживаясь напротив.

– Да. Ты ведь не выгонишь бедного Карлушу на улицу, в лапы КГБ? А, Лисенок, не выгонишь?

– Не называй меня так, – она поморщилась, – ты пока еще не член семьи. А что касается КГБ, то именно здесь они тебя и будут искать в первую очередь. Она поднялась и стала убирать со стола. – Карл, я устала играть в эти игры. Хватит с меня.

– Потерпи еще немножко. Мы скоро уедем отсюда.

– Мы?

– Да. Я приехал за тобой. Мне надо решить здесь кое-какие проблемы, сделать тебе загранпаспорт. Я забираю тебя в Германию. Я на тебе женюсь, Алиса.

Она застыла у раковины с грязной тарелкой в руках.

– Нет, Карл. Я не могу… не хочу.

– Можешь и хочешь! – Он засмеялся, подошел сзади, обнял ее. – Бросьте эти глупости, фрау фон Майнхофф. Я уже все решил, и вам, милая фрау, ничего не остается, как сказать свое нежное «да».

– Нет, Карл, – она передернула плечами, – я слишком устала и перенервничала сейчас, чтобы обсуждать такие серьезные вещи, но, в общем, и не надо ничего обсуждать. Я не выйду за тебя замуж. Ты темная неопределенная личность, шпион, бандит, неизвестно кто. Ты немец, наконец, а я русская. У меня папа больной, никому, кроме меня, он не нужен. Мы с тобой совершенно не подходим друг другу.

Она говорила и ожесточенно терла губкой тарелки, с грохотом ставила их в сушилку.

– Да! О, да, фрау Майнхофф, я не сомневался, что вы ответите мне согласием! Их либе дих, и вы меня тоже! У нас родятся чудесные красивые киндеры, о, я, натюрлих, майне либе. Мы будем жить долго и счастливо. – Он держал ее за плечи, зарывался лицом в ее волосы, скользил губами по шее, по затылку, смеялся в ухо и мешал мыть посуду.

– Перестань, Карл. Я серьезно… Перестань, не придуривайся…

– Лисенок, я тебя люблю, – он протянул руку, выключил воду, схватил Алису в охапку, – не возражай мне, Лисенок. Никогда мне не возражай. Я все равно умней и сильней, – он зажал ей рот своими горячими губами.

Из КГБ не звонили. Утром, по дороге на работу Алиса тревожно оглядывалась по сторонам, все время ждала, что рядом остановится машина. Но ничего не происходило. С девяти до шести она стояла за чертежной доской в своем конструкторском бюро.

– Ты так всю жизнь хочешь? С девяти до шести, за девяносто рублей в месяц? Ты посмотри на себя в зеркало! С таким лицом, с такой фигурой гнить в этой серости, в жалкой клетушке из двух комнат… Что тебе здесь светит? Очень скоро у вас в России все полетит вверх тормашками. Система прогнила изнутри, и, когда она рухнет, вонючие обломки посыпятся на ваши головы. Исчезнет еда. Введут карточную систему. Ты знаешь, что такое крушение империи? Это прежде всего голод, разруха, озверелые толпы на улицах. А потом по Москве пойдут танки, прямо по толпе, по людям. Вами всегда правили воры, но прежде они хотя бы стыдливо прикрывали свой срам фиговыми листочками коммунистической идеологии. Те, которые придут после них, срама не прикроют. Здесь, у вас, будет стыдно и страшно жить. Вы, русские, – суицидальная нация. Вы просто не умеете жить прилично, по-мещански, по-бюргерски. Я сам ненавижу тупой бюргерский быт, но он все-таки приличней вашего свинства.

Карл держал ее за плечи. Они стояли у большого зеркала в ее комнате. За стеной был слышен папин храп. Ледяной ноябрьский ветер бил в стекла. Батареи

Были чуть теплыми. За окнами стоял густой, тяжелый мрак.

– Мне завтра рано вставать, Карл. Я уже все тебе сказала.