Все на месте: ощерившиеся челюстизамков, коты в сапогах на мотоциклах,в байкерской черной коже… Мир братьев Гримм,средневековья в обложке немецкого романтизма.Но вдобавок обнаружилось – ошеломительно, какразблокированное воспоминание – насколько этоеще одна родина, в прямом, «физическом» смысле.Я не искал здесь идентификации – она нашла меня.Очаг ашкеназийских евреев – да, но чтобылюбая стена очередной еврейской улочки – будтоковрик с озером и горами над кроватью в детстве?Ощущение родства – как с украинскими местечкамии русским языком.Безлюдная узкая улица, спускающаяся к реке:пустой кокон места, где жили предки и теперьпорхают бабочки их потомков – наши дети… Замокнемецкого барона на горе, по-прежнему носящейкельтское имя… Утес Лорелеи, бывшее святилищекельтов… Каждый прогулочный паром заводит,проплывая мимо, немецкую народную песню на стихиеврея-ренегата Гейне. Водовороты самоопределения…Средневековая Европа, кельтские мифы – еще дверодины. Сколько их может быть? Как же мы, бедные,богаты. Выбирай, что хочешь.Или просто бредипо заповедникам и национальным паркам ассоциацийи идентификаций, беспредметной тоски и предметного,тактильного путешествия, от внутреннего к внешнему,и обратно… – петтинг с тканью и существомсуществования.
Альпы
Облака, стоявшие утром между намии маленьким городком глубоко в долине, уходят,словно день протер очки. Открываетсягоризонт – чистый, как сон без сновидений.Здесь всегда транзит, перевал, переход.Почти никакого культурно-исторического груза.Последнее резонансное событие —убийство неолитического охотниказа сотню километров отсюда.И то он сохранился во льду почти полностью.Стрелки сосен показывают полдень в горах.Мы смотрим на это из своего параллельногоизмерения, и там – другая пустота,с повышенным давлением исторического опыта,смесь воспаленной необходимости действоватьи изнеможения,средиземноморский коктейль:половина вечно-юной амбивалентности,половина – посмертной рефлексии.