Образок

В четвертом классе я ушла из музыкальной школы, поссорившись с училкой по сольфеджио. Виновата была я – мне было скучно на уроках и я нещадно прогуливала. Но и она оказалась не промах: предупредила, что на годовом экзамене мне больше двойки не видать. По ее и вышло. Тут переезд подоспел из наших «царских палат» в двушку на Юго-Западе. Пианино туда не влезало, хоть места было больше: родители купили наконец хорошую новую мебель – легкий финский гарнитур, который прослужил им до конца дней. А старую – с бору да сосенок – отвезли на достроенную в том же году дачу. Вот и получалось, что играть на пианино мне больше не судьба. Про другие инструменты я не задумывалась, и очень сейчас об этом жалею. Все утешала себя: еще есть время – научусь. Только времени-то пока не нашлось.

Так вот, про дорогу я всегда думала, что это и есть моя настоящая жизнь. То, что было, прошло, а новое еще не наступило. И вот еду я на своей верхней полке, окно открыто, оттуда несет каким-то мерзким резиновым духом, но у меня голова кружится от свободы и я пою в открытое окно. Внизу тетя Люба о чем-то беседует с соседями по купе, и никому до меня дела нет.

Чем ближе к Новороссийску, тем больше приносят к поезду на продажу черешни, клубники, вареной картошки, пересыпанной укропом, – все ведрами – и домашних пирожков. Мы покупаем только клубнику, от черешни у меня болит живот, а другая еда непонятно, какими руками делается. Так тетя Люба сказала. Тем более что у нас еще не доедена своя, московская курица, та же картошка – только «в мундире», и крутые яйца.

Тетя Люба боится, что ночью я свалюсь с верхней полки, потому что я много ворочаюсь и вообще неспокойно сплю. Но вот ночь прошла, выпит обжигающий чай, который разносит проводница. Скоро Новороссийск. На станции нас должен забрать автобус из Дома отдыха «Кабардинка».

Едем по извилистому шоссе в сторону Геленджика. Справа, слепя, мелькает море,

Слева невысокие горы, поросшие кустарником. Это и есть Северный Кавказ. Кажется каким-то домашним, не величественным. Кабардинка – это греческое село, в середине которого расположен большой дом отдыха с корпусами, похожими на дворцы пионеров. По его краю и пристроился пансионат Саратовского университета. Маленькие фанерные домики, где едва помещаются две кровати и крохотная тумбочка. Вещи так и оставляем в чемодане, загнанном под кровать.

Едим мы в общей огромной столовой в две смены, туалетом нам служит цементный домик с дырками в полу, а умывальником – вереница кранов над длинным корытом-поддоном.

До моря рукой подать.

Пляж в Кабардинке покрыт крупной галькой, а морское дно – огромными и скользкими замшелыми камнями. В море так просто не войдешь. Поэтому кто умеет нырять, сигает в воду с вышки, устроенной на мостках, я же толком и плавать-то не умею. По острым камешкам, вымазанным шматками мазута от проплывающих мимо кораблей, балансирую к воде и шлепаюсь в нее почти сходу – глубина у берега по горлышко, вода чистая и еще непрогретая. Но главная неприятность – не галька и не мазут, а бесчисленные медузы. Они не жгут, но плавать в их противном желе нравится только тете Любе: она вообще обожает Черное море и готова ради него терпеть любые неудобства.

Скоро у меня появляются две подружки. Они постарше – обеим четырнадцать лет. Между собой они не знакомы и совсем разные. Ирка почти что местная – из Краснодара. Она большая, стриженная, с низким хрипловатым голосом. Живет в доме отдыха с какой-то подругой матери. Ирка говорит, что умеет целоваться по-настоящему и даже предлагает научить, только мне как-то неудобно, и я отказываюсь. У нее дома есть парень, но в Кабардинке она тоже исправно ходит на танцы по субботам. Их устраивают на открытой площадке перед главным корпусом, и верховодит там наш массовик-затейник по имени Лия. Она крашеная блондинка, очень разговорчивая, тетя Люба говорит, что на ней «негде пробу ставить». Я не совсем понимаю, что она имеет в виду, но с вопросами не лезу.

Вторая моя кабардинская знакомица – Наташа из Саратова. Забыла сказать, что на территории у нас есть и несколько домиков побольше – на четверых. Их называют «семейные». Вот в таком Наташа и живет. Они тут всей семьей: папа, мама и младший братишка. Наташин папа почти на голову ниже мамы и у него большой горб, даже два – на спине и на груди. Но он их как будто не замечает – ходит плавать, с детьми строгий, вообще любит распоряжаться и на всех покрикивать. Мама Наташи работает в университетской канцелярии, она полная и рыжая; я ни разу не слышала, чтобы она что-то говорила. Только ответит на мое «здравствуйте» – и все. У Наташи и у ее мамы – толстые косы – только у Наташи черная и длинная, а у ее мамы рыжая, короткая и пушистая.

Еще у Наташи тоже «есть парень», Дима, и он тут – в нашем пансионате. Они всегда ходят купаться вместе, поэтому ко мне Наташа забегает обычно после обеда. У меня на Наташу были планы: хотелось познакомиться с друзьями Димы. Но однажды Наташа мне сказала: «Ребята говорят, что ты симпатичная, но еще маленькая». Так что пришлось с планами распрощаться.